Деловой Омск

Россия, Омск, ул. Некрасова, 3, 5 этаж Россия, Омск, ул. Некрасова, 3, 5 этаж Деловой Омск

12 сентября 2017 11.30

Леонид Полежаев: «Наш народ вновь лег под государство и даже сам этого не заметил»

Первый губернатор Омской области Леонид Полежаев в последнем интервью печатной версии «ДО» рассказал о своем видении роли прессы в современной России.

Леонид Полежаев: «Наш народ вновь лег под государство и даже сам этого не заметил»

Вадим Харламов

Леонид Константинович, во-первых, спасибо, что согласились дать интервью, потому что без ваших мыслей наш ритуал прощания с бумагой был бы неполным...

— Да я понимаю, вы таким образом решили эффектно хлопнуть дверью… (Смеется.) И вы считаете, что ваша аудитория пойдет за вами в интернет? Кстати, кто вас читает?

Мы стараемся писать для узкой прослойки думающих людей.

— А разве в Омске есть думающие люди? А если есть, почему тогда думать некому? (Смеется.)

Возможно, с помощью таких интервью удастся взбудоражить умы. Вот вы, кстати, пользуетесь интернетом?

— Пользуюсь. Если бы меня спросили, что я считаю самым знаменательным событием 20 века, я бы не задумываясь назвал появление интернета и его популяризацию. Не революцию, и даже не Вторую мировую войну, а именно рождение интернета. На наших глазах человек совершил информационный переворот! И неудивительно, что сегодня даже влиятельная мировая печатная пресса развивает формат интернет-лент. Да, мощные зарубежные бумажные издания до сих пор влияют на мир, имеют свою читательскую аудиторию, но и они живут в сотрудничестве с сетями. Сегодня ни одно более-менее заметное СМИ не скажет: «Я чистый девственник, издаюсь только на бумаге». Но говорит это, держа у уха современный «Айфон».

В каком-то смысле развитие интернета стало альтернативой телевидению, которое решало и решает пропагандистскую задачу. Мировая сеть же заняла иную нишу — там поселилась живая общественно-политическая, философская мысль, которую не могли выражать СМИ, принадлежащие государству. Дискуссии, споры стремительно обсуждаются теперь в интернете. Причем его возможности до сих пор не раскрыты до конца, он находится на пороге своего рассвета. Кстати, власть, причем везде, оказалась не готова к этой информационной революции, поэтому сейчас и предпринимаются попытки ограничить и контролировать эту сферу.

А давайте подойдем к этому вопросу с культурологической точки зрения... Считается, что до 15 века человечество главным образом выражало себя, так сказать, в камне — в архитектуре. А после появления печатного станка Гутенберга камень затмило слово. У Гюго в «Соборе Парижской Богоматери» даже есть отдельная глава — «Это убьет то», в смысле, литература и массовое книгопечатание убьет архитектуру. Вы говорили на обоих «языках», выражались и в «камне», если взять вашу градостроительную и храмостроительную деятельность, и в «слове» — создавали телеканалы, газеты... На ваш взгляд, интернет — это последний гвоздь в символическую роль архитектуры как основного языка человечества?

— Я не причисляю себя к поклонникам таких теорий, мол, кино убьет театр, книгопечатание убьет архитектуру, а интернет — печать. Архитектура — это симфония, выраженная в камне. Она переживает тысячелетия и вызывает восхищение даже в полуразрушенном состоянии. Пирамиды фараонов, античные чудеса света, христианские соборы — Собор святого Петра в Риме, Кельнский собор, Исаакиевский в Санкт-Петербурге и другие. В этих творениях выражен апофеоз человеческого мировоззрения, философии.

Да, сохранилось много, в том числе выдающихся литературных источников разных времен, но они значительно меньше говорят о человеке и его времени, чем монументальные сооружения. Поэтому не уверен, что печатное слово способно выдержать конкуренцию с архитектурой. И слова священника из книги Гюго я бы пророческими не назвал. Все «языки» — и архитектурный, и литературный — существуют параллельно, и, уверен, также интернет не сможет полностью уничтожить печать.

Но вы замечаете девальвацию идей при переходе от «камня» к «слову»?

— Соглашусь, что слов стало слишком много. Появилось множество людей, которые называют себя блогерами, порой они высказывают умные мысли, порой цинично дезинформируют общество. Но это не значит, что нужно объявить это все ничтожным. Даже среди убогих хижин вырастали шедевры монументальной скульптуры и архитектуры, так и в интернете среди множества шелухи можно отыскать искреннюю человеческую мысль. Читатель сам выберет, что ему надо. Кого-то будут интересовать ольгинские тролли, а кого-то глубокие мысли профессиональных авторов. Печатная пресса тоже всегда была неоднородной. Наряду с солидными изданиями существуют те, что опускаются ниже положения риз.

А если откровенно — вы много взаимодействовали со СМИ, с вашей колокольни как выглядит ситуация? Вы считаете этот институт необходимым обществу? «Четвертая власть» — это реальность или миф?

— Тот тип государственного управления, который сложился в России, в принципе исключает и вторую, и третью ветви власти, не говоря уж о четвертой. Титул «четвертой власти» — это, скорее, почетный знак, присвоенный вам для вашего же успокоения. Причем я уверен, это касается не только России, но и демократических стран Запада… Наивно полагать, что там журналисты все сплошь «душа нараспашку». Крупные издания часто принадлежат корпорациям, так или иначе связанным с государственной политикой.

А то, что там кому-то дают тявкнуть, это не означает, что пресса свободна. Скорее, стоит задать вопрос, почему дали тявкнуть?

Современная российская пресса выросла из 90-х. Тогда страна лихо устремилась в революцию. Людям некогда было задуматься о создании важных общественных институтов, все бросились делить собственность. Поэтому неудивительно, что такой взбудораженный в 90-е годы народ через 10 лет оказался брошенным, лег под государство, снова вернулся в совок. И даже сам этого не заметил. Такая же история произошла с нами и в 1917 году. Кажется, Набоков сказал, мол, у русских интересная судьба: они периодически сходят с ума, а потом снова возвращаются в стойло… Десяток лет — слишком короткий срок для создания серьезных общественных институтов, поэтому пресса стала инструментом общения государства с обществом. И формат этого общения задает государство.

Леонид Константинович, а если говорить о вашем опыте взаимодействия с обществом и СМИ. Вам какой язык ближе, через «камень» или «слово»?

— Храмы, набережная, мосты, парки, скверы находятся на виду у горожан, и обывателям может показаться, что я только храмы строил. Но при этом от их взгляда укрывалась та колоссальная управленческая работа по организации деятельности правительства, развитию экономики, сохранению промышленности… Я не мог трубить об этом на каждом углу, а пресса могла, поэтому я уделял большое внимание телевидению, областным газетам… Сейчас меня вряд ли можно упрекнуть, что я душил СМИ. Напротив, я хотел найти в лице журналистов союзников, но, несмотря на все усилия, я их не нашел.

Когда главред «Коммерческих вестей» Марат Исангазин спросил вас о вашем главном разочаровании, вы сказали: «Это вы». Это имели в виду?

— Да. Люди просто не поняли, что я делал и чего хотел добиться. А объяснять на понятном им языке никто не хотел.

Как вы думаете, почему?

— Это и мне интересно. Я ведь был очень открыт. Больше меня никто не работал с прессой: пресс-конференции, встречи с журналистами… Вы присутствовали на всех заседаниях правительства, они всегда были открыты.

В какой-то момент их как раз для нас закрыли…

— Но не для всех же, только для группы слишком одиозных СМИ. Вы вспомните себя — что вы писали в журнале «Бизнес-курс». Я уверен, сейчас, повзрослев, вы на многие процессы смотрите иначе.

В общем, жаль, что не была оценена гигантская работа, которую мы проделали, например, по сохранению оборонных предприятий Омска. Я был уверен, что блажь 90-х пройдет, и потребность в оборонке вновь появится. Ну не может огромная страна существовать без промышленности! Поэтому я прикладывал колоссальные усилия для сохранения отрасли, подключал бюджетные деньги… Сейчас бы меня за это просто в тюрьму посадили бы!

Но я добился своего: омская оборонка в итоге оказалась готовой к принятию заказов, которые ей сейчас предлагает профильное министерство и конструкторские бюро. А ведь можно было плюнуть на предприятия, как это сделали во многих регионах. Вряд ли омичи оценивали фундаментальную социальную программу нуждающегося населения. Ну что тут поделаешь? Уже ничего. Каждому омичу не угодишь... Помните афоризм Шарля де Голля на эту тему: «Как можно управлять страной, в которой производится 246 видов сыра?»

А другой француз, Наполеон, говорил, что он боится трех газет больше, чем 100 тысяч штыков…

— А вы вспомните, что происходило в то время во Франции... Пресса ходила по улицам Парижа как мясник с топором. Одиозные издания тогда формировали точку зрения улиц. Попасть под перо журналиста было равносильно гильотине.

И в советское время было нечто похожее? Говорят, что «Правдой» можно было прихлопнуть муху, а можно и секретаря обкома...

— Именно так и было. Когда я работал в Караганде, у нас спецкором «Правды» был известный Михаил Полторанин. Помню один случай... Был у нас председатель комитета партийного контроля — человек молодой, довольно заносчивый. И Полторанин поехал к нему на интервью, предупредив заранее.

А чиновник сказал через секретаря, что у него посетители и полчаса продержал спецкора в приемной. Более грубой политической ошибки в советской иерархической системе работы с прессой не могло быть. (Смеется.) Это было равносильно самоубийству. И когда наконец чиновник вышел встретить Полторанина в приемную, тот ему сказал: «А я уже все написал, больше нет нужды с вами общаться». И через два месяца партийный чиновник был снят с работы.

Кстати, он мне рассказал и о курьезном случае, связанном с заданием редакции «Правды», касающемся жалобы на первого секретаря Омского обкома Сергея Манякина, насколько точны его характеристики омских чиновников, которые «решали вопрос», мне предстояло узнать позже.

Это правильно, на ваш взгляд?

— Нет, это рэкет! И этим пользовались. Если около такого журналиста не было в окружении авторитетных людей, которые бы его сдерживали, если он был волком-одиночкой, то творил все что хотел. Одна строчка в «Правде» решала судьбу человека.

Это заставляло руководителей регионов щепетильно относиться к журналистам?

— Конечно, их очень боялись. Старались дружить или, по крайней мере, создавали подчеркнутое внимание.

В ваше губернаторство эта система уже развалилась...

— Естественно, сила «Правды» не в правде, а во власти, которую она представляла. И я сделал ставку на районную прессу. Я всегда ее поддерживал и считал бОльшим политическим союзником, нежели областные и центральные издания. Я не сократил ни одной сельской газеты, не дал приватизировать ни одной типографии… Моя популярность на селе всегда была выше, чем в городе, и не потому, что я больше сделал для села, а потому, что районная пресса относилась ко мне лучше как к человеку, лучше понимала и больше ценила даже малые дела.

Город — это совершенно другое явление, он всегда был подвержен политической эрозии, выражал свою особость. Раньше все держалось на жесточайшей партийной дисциплине, но когда все рухнуло, уровень городской суверенизации достиг апофеоза. С городом было очень сложно работать.

А вы не думали просто скупить на корню все городские СМИ?

— Как так? Я не ставил такой цели. Это было бы аморально. Что мне Сусликова что ли покупать? На хрен он мне нужен? На кого я был бы похож, если бы занимался такими вещами. Вы бы сейчас со мной не сидели и не разговаривали. Я был бы вам неинтересен.

Я не предпринимал никаких попыток, чтобы ущемить деятельность, например, партийных газет. Это вообще были отвязные издания. Чего только они не писали. И пусть пишут… В конце концов люди устанут от их вранья. Я не вижу себя в роли человека с сачком, который вылавливает щук в политическом озере, чтоб там плавали только караси. (Смеется.)

Насколько лично воспринимали критику?

— Как любой живой человек... А кому она приятна?

Сейчас большие начальники любят лукавить, что они на эту суету не обращают внимания, дескать, у всех кожа затвердела.

— Конечно, это лукавство. Сложно к такому привыкнуть. Другое дело, что совсем не обязательно концентрироваться на этой критике, не нужно пускать ее в себя. Это вещи проходящие, не стоит с этим жить. Если бы я так же живо воспринимал все то, что в свое время писали о строительстве Иртышской набережной, об Успенском соборе...

Тогда не могу не спросить вас про случай с журналистом Твердовским, который, кажется, как-то нелестно отозвался о ваших планах восстановления Успенского собора и его уволили с телеканала.

— Я понятия не имею, что это за история и кто такой Твердовский. Я сомневаюсь, что в тот период обращал внимание на чье-либо мнение. У меня была идея — построить собор, восстановить справедливость к дате расстрела царской семьи. Поэтому я ни с кем не считался, ни со СМИ, ни с властями, ни с памятником Ленину, который, по-моему, Варнавский охранял очень трепетно, чуть ли не с ружьем… (Смеется.) Для меня не существовало других мнений, мне было все равно — я знал, что делаю и для чего делаю.

А как сейчас обстоит ситуация с процессом восстановления Свято-Ильинского собора?

— Ничего не движется. Губернатор не подписывает распоряжение о воссоздании, потому что там Ленин стоит. Хотя никто не собирается трогать этот памятник. Свято-Ильинский собор меня интересует не столько как религиозное сооружение, а как архитектурная доминанта, которая стала бы центром всей исторической части города. Именно от него идут прямые лучи на Успенский собор, на Воскресенский, на снесенный храм Михаила Клопского… Но я уверен, он будет построен.

Леонид Константинович, а почему вы не покинули Омск после окончания губернаторских полномочий? В том же «Бизнес-курсе» рассматривали вариант, что вы сразу же уедете.

— А кто такой «Бизнес курс», чтобы определять, где мне жить, а где не жить. Конечно, для журнала было важно подтвердить свою навязчивую тему, что меня ждет Лондон, вилла в Майами или еще где-то, на худой конец в Москве. Но тут Леонид Полежаев опять смахнул все карты со стола. Отказался публично от мандата депутата Государственной Думы и поселился в Усть-Заостровке. Сусликов строил такие версии, да и не только он, потому что совершенно не знал и не понимал меня. Да ему это и не нужно было. Он действовал по схеме: сознательно рядил меня в самые безобразные одежды и выставлял на витрину. Он торговал этим негативом, злил общество. Я ему даже как-то в шутку сказал, мол, ты бы хоть процент мне отчислял от этих продаж. (Смеется.)

А вообще еще в советские времена, если говорить правду, меня готовили не для Омска, а для другой крупной цели. Но судьба сложилась так, что я оказался здесь. Моя избыточность оказалась неудобной ни для меня, ни для Омска.

Нет тягостных сожалений по этому поводу?

— Тягостные сожаления есть, но по другому поводу. В конце концов, мне кажется, я был полезен своей области в ее самые тяжкие годы перемен, когда-то это, может, и поймут.

Текст опубликован в газете «Деловой Омск» № 35 (189) от 5 сентября 2017 года и на сайте ИА «Деловой Омск» (свидетельство ИА № ТУ55-00493 от 25.03.2015 г.)

Самое актуальное в рубрике: Политика

Больше интересного в жанре: Интервью

Добавить комментарий

Комментарии пользователей (всего 15):

А.К.
Представим себе компанию.
Директор в кризисные времена сохранил производственный отдел.
Но всю науку и живой управленческий персонал выжег.
Разве это не шизофренично? Какое будущее у такой компании?
Некоторое время просуществует, но вяло. Без управленцев, амбиций, альтернативных идей развития куда придет такая компания? Не напоминает Омск?

Любой тоталитарный режим падёт. Что останется в итоге? Выжженное поле.

Полежаев не принимал альтернативную точку зрения. Управленцев вне своего контроля давил.

Нет управленцев, город и регион падают.
13 сентября, 14:22 | Ответить
Юрий Белогорохов
Тоталитарный режим - это ответ народа на осознанную внешнюю угрозу. Естественный ответ. Чтобы в отсутствии такой угрозы не началась междоусобная грызня, нужен очень высокий уровень культуры.
Вот только угроза может оказаться на поверку "пиаром" тех, кто предлагает способ защиты от этой угрозы. При военной истерии в СМИ народ отдаёт власть военным, при эпидемиологической - медикам, при угрозе безвластия - государству...
При угрозе остаться без идеологии, без смысла жизни, в условиях планомерного разрушения культуры народ соглашается на безрыбье вылавливать в мутной воде рудименты религии и взращивать их.
Судите сами, эта модель многое объясняет.
Хотите получить власть - заказывайте у СМИ угрозу.
Да, если бы были люди по-настоящему рвущиеся к власти, СМИ озолотились бы, а так...
12 октября, 07:22 | Ответить
Молот тора
[Комментарий удален]
qd8uclemsrgxv4
[Комментарий удален]
Дима
проплаченная статья, журналисты на все пойдут
12 сентября, 19:43 | Ответить
Ипполит
Сколько денег из бюджета уходит на его пенсию и на его содержание!!! тьфу на него!
12 сентября, 17:35 | Ответить
Кэпитан
Кто это вообще такой? И почему нам должно быть интересно его мнение?
12 сентября, 15:35 | Ответить
закономерный вопрос
А кто ты такой и почему кому-то должно быть интересно твое мнение?
12 сентября, 16:54 | Ответить
Дон
кто вы ваще все такие?
14 сентября, 14:10 | Ответить
1
Кто здесь?!!
27 сентября, 02:11 | Ответить
SIKVEL
Есть надежда, что его, хотя бы, посмертно признают виновным в коррупции.
12 сентября, 15:02 | Ответить
Омич
Лучше бы рассказал про метро, аэропорт Фёдоровка, про чудесный гидроузел. Как ушёл ОНПЗ в годы его правления. Что случилось таки с Лицкевичем. Оборонку он спас. Один проект вольво чего стоил. "наш космос под землёй"... Надеюсь СКР всё же им заинтересуется.
12 сентября, 14:46 | Ответить
Sieger
Полежаев мнит себя доном Корлеоне, считая, что его мнение кого-то интересует.
12 сентября, 13:21 | Ответить
Жесть
А вообще еще в советские времена, если говорить правду, меня готовили не для Омска, а для другой крупной цели. Но судьба сложилась так, что я оказался здесь. Моя избыточность оказалась неудобной ни для меня, ни для Омска.
12 сентября, 12:18 | Ответить
team
ГЛАВНОЕ ЗЛО Омской области.
12 сентября, 11:44 | Ответить