Андрей Добров: «Когда мы делаем сюжет об оппозиции, рейтинг программы резко падает»

Андрей Станиславович, в регионах только что завершились праймериз «Единой России», в которых участвовали многие российские журналисты, включая омских. А у вас не возникало желания пойти во власть?

— Я занимаюсь журналистикой, а не политикой.

Считаете, это нельзя совмещать?

— Журналист работает в интересах определенной корпорации, которая принадлежит или государству, или частному лицу. Если ты идешь на выборы, то к этому интересанту добавляются еще двое — избиратель и политическая партия, которую ты представляешь. При попытке соответствовать интересам всех трех сторон неизбежно возникает конфликт. Поэтому не уверен, что можно удачно совмещать журналистику и политическую деятельность.

А как насчет Александра Хинштейна, который совмещал эти сферы?

— Сейчас, насколько мне известно, он нигде не работает профессионально, только книги пишет… Хотя, примеры, когда практикующие журналисты работают депутатами, все же есть. Например — представитель Госдумы Алексей Пушков, автор программы на ТВ Центр. Но он работает на государственном канале и, заседая в парламенте, тоже служит государству. Так что в его случае нет конфликта интересов. Я же тружусь на частном телеканале.

А вы видите разницу между работой на частном и государственном телевидении с точки зрения служения?

— Конечно. Негосударственный телеканал дает гораздо больше свободы и возможностей в использовании выразительных средств. Впрочем, профессиональному журналисту не мешают даже самые жесткие идеологические рамки. Я знаю, что говорю — у меня есть опыт работы в советских СМИ. В тот период, кстати, было довольно много авторитетных в своих областях отраслевых журналистов. Если они писали о космосе, то знали о нем больше, чем министр космической промышленности. Сейчас я не вижу специалистов такого уровня. Но это объяснимо — современная российская журналистика еще слишком молода, в ней практически нет возрастных корреспондентов, с опытом и какой-либо историей. Возможно, они остались в печати, а на телевидении их по пальцам пересчитать. Поэтому нам сложно представить, что журналисты могут влиять на общественное мнение. Да могут! Вот Познер, например, влиятельная фигура?

Достаточно.

— А он к какой партии принадлежит? Ни к какой.

А вы сами ориентируетесь на кого-то в отечественной тележурналистике?

— Еще раз скажу — в отечественной журналистике нет людей, на которых можно было бы ориентироваться. Потому что произошла смена поколений: прежние журналисты ушли в начальники, умерли, спились либо работают в государственных структурах, то есть их нет в профессии. Вот и выходит, что остался один Познер. Но я не считаю его работу образцом для подражания. Я не стараюсь быть чьим-то клоном. Мне нужно создавать собственное реноме. Сейчас, кстати, принято считать, что журналистика и хорошая репутация — понятия несовместимые. Да это ерунда!

Репутацию не всегда можно монетизировать. Может, этим объясняется актуальность проблемы безупречной репутации в журналистике?

— Почему же ее нельзя монетизировать? У меня, например, нормальная зарплата (Смеется.).

На вашем телеканале есть стоп-лист, запретные темы?

— Если честно, я не помню, когда руководство что-то вычеркивало бы у меня из программы. Скорее, я сам цензурирую себя. Но у нас есть некоторые принципы. Мы, например, не рассказываем о политических клоунах. Мы делаем серьезную программу, и нам нужны серьезные мнения авторитетных экспертов, а не заявления человека, который не имеет никакого политического веса. В этом плане мы, конечно, не являемся рупором оппозиции. Даже прослеживается такая закономерность: когда мы делаем сюжет об оппозиции, рейтинг нашей программы резко падает. Потому что людям такие истории не интересны. Им важнее знать, сколько сегодня стоят огурцы, чем то, что происходит в Сирии.

Если у нас выходит сюжет про оппозицию, рейтинг нашей программы сразу падает. Людям интересно, сколько стоят огурцы, а не Навальный.

Именно в этом многие видят перекос телевидения в сторону государственной идеологии.

— Да, они видят, что мы показываем президента страны, и говорят: «О, ну это путинские». Но ведь Путин у нас — главный ньюсмейкер, от него зависит практически все, и мы не можем его не показывать, не анализировать его высказывания и действия. Но я продолжаю слышать: «Ты показываешь Путина, но не показываешь Касьянова». А что я могу показать о Касьянове? Какую политическую силу он представляет, кто за ним стоит?

Вы можете позволить себе шутить в эфире на политические темы?

— Я пытаюсь разговаривать на одном языке со зрителем, поэтому не избегаю ни жесткости, ни сентиментальности, ни юмора. Конечно, с откровенно провокационными шутками, черным юмором я не хочу перебарщивать. Например, в свое время я очень долго думал, стоит ли обострять с помощью шутки ситуацию с назначением новым командующим войсками США Эрика Фэннинга, который не скрывает своей нетрадиционной сексуальной ориентации. В итоге я решил, что могу себе это позволить, и как-то сказал в эфире, что Фэннинга назначили на должность, видимо, для того, чтобы в случае избрания президентом Америки Дональда Трампа он его укротил заходом с глубокого тыла. Это, конечно, была шутка ниже пояса. Но я так выразился, чтобы показать абсурдность ситуации — в суровую, брутальную армию, которая, по сути, является настоящей кастой, вводят гея. Зачем? Как армия будет с ним работать?

А у вас имеется список нерукопожатых людей?

— Скорее, мы входим в их «нерукопожатый список». Есть люди, которые отказываются давать интервью именно нам, хотя мы с ними когда-то были хорошо знакомы. Это Дима Быков, Эдуард Лимонов, Михаил Веллер, Людмила Алексеева.

А как складывается общение между журналистами-представителями идеологически разных СМИ вне стен ваших редакций?

— Мы можем воевать друг с другом на страницах своих изданий, но, когда собираемся вместе, этой конфронтации как не бывало. Приведу один пример. Телеведущий «России» Сергей Брилев работает на государственном канале, явный приверженец прогосударственной политики. Дмитрий Муратов — редактор откровенно оппозиционной «Новой газеты». Казалось бы, что у них может быть общего? Но они когда-то работали в одной газете, хорошие знакомые, при встрече общаются.

Думаете, Муратов и с Дмитрием Киселевым мог бы спокойно разговаривать?

— А какие претензии к Киселеву? Он профессионально работает. Его «Вести недели» смотрит не более 10% россиян, притом что о нем самом говорят так много, как будто он круглые сутки на экране и его знает вся страна. О Киселеве слышно в России, на Украине, в США, ему, в конце концов, запретили въезд в страны Евросоюза.

Вы же, кстати, тоже оказались в этих санкционных списках. Для известного телеведущего это, наверное, своеобразный пиар?

— Да нет. Я с такими ограничениями сталкиваюсь уже не в первый раз. Раньше у нас были проблемы с въездом в Грузию, Латвию, Литву. Но потом все как-то решилось, ведь президенты меняются, а журналисты остаются.

Журналисты — люди творческие, открытые, они любят покритиковать в соцсетях государство, власть, своего работодателя. Как вы поступаете, если сотрудники публично выступают в противовес вашей позиции?

— Если ты не согласен с позицией, которой придерживается твое руководство, ты можешь сменить работу. Это будет гораздо честнее, чем, например, работать в государственном СМИ, получать от него деньги, но при этом ругать его на своей странице в «Фейсбуке».

Лично вам какая политическая позиция более близка?

— Моя идеология проста. Я отец семейства, человек, который сделал себя сам. У меня минивэн, куча детей, семья, работа, поэтому я придерживаюсь позиции нормального человека, которому нужно понимать, что происходит и может происходить в будущем, чтобы иметь возможность защитить свою семью.

Почему, кстати, ваша программа выходит в 23:00 в воскресенье, когда большинство семейных людей уже ложатся спать? До этого по всем каналам идут итоговые новости, к 23:00 часам они все пересмотрены. Что нового вы можете предложить ночным зрителям?

— Своими новостями мы как бы «закрываем» неделю. После нашей программы уже не должно оставаться никаких вопросов, никаких трактовок событий. Да, нам приходится тяжело, ведь нужно показать то, что еще не показали и о чем не сказали другие. Но наша программа в принципе иная по сравнению с остальными — она отличается картинкой, визуальными эффектами, ритмом, смыслами.

А новостные программы прибыльны в плане сбора рекламы или они скорее являются имиджевой составляющей для телеканала?

— Новости, аналитические программы составляют значимую долю в общей сумме доходов телеканала от рекламы. Выпуски региональных новостей перебивают совокупную долю всех остальных программ.

И сколько времени может просуществовать на рынке программа с одним ведущим, выходящая в одном и том же формате?

— Да лет 50! Вон Ларри Кинг сколько уже на телевидении? Или тот же Владимир Познер — один из самых старых и востребованных журналистов.

Насколько сильно вы ощущаете на себе конкуренцию с информационными интернет-агентствами?

— Пока в интернете нет профессиональных журналистов, он будет оставаться сборищем баек. Я могу выделить лишь пару информационных порталов, которые работают профессионально.

В основном же этот рынок переполнен непроверенной информацией, а новости формируются постами из соцсетей, на основе которых ни в коем случае нельзя строить картину мира.

Вы верите в то, что у самостоятельных СМИ, которые создаются маленькими коллективами и существуют за их счет, а не на деньги влиятельных людей и групп, есть будущее?

— В отношении телевидения, которое остается дорогим удовольствием, я в такую перспективу не верю, а вот будущее у печатных СМИ вижу. На мой взгляд, современной газете вообще не нужен дизайн, какие-то технологические ухищрения, дорогая бумага. Читателю требуется только хороший текст. У меня даже была идея — после выхода на пенсию создать дешевую по себестоимости черно-белую газету, которая бы выходила на четырех полосах и не имела бы интернет-версии. Но ее должны писать самые лучшие авторы. Подобная газета могла бы стать культовой. Такая журналистика нам нужна.

Самое актуальное в рубрике: Общество

Больше интересного в жанре: Статьи