«Я не буду с вами драться»

За столом Жилкин, не чувствуя вкуса, побросал в себя из тарелки котлеты с овощным гарниром, чуть не обжёгся чаем и сердито отодвинул посуду. Он заметил, что сын Валерка, худой и высокий десятиклассник с отросшей за лето шевелюрой, тревожно переглянулся с матерью, но та лишь сделала знак: молчи. Был вечер пятницы. И обычно они после ужина всей семьёй уезжали на дачу, возвращаясь затемно в воскресенье. В гараже, неподалёку от дома, стояла старая, ещё отцовская «Волга», но на завод Жилкин отправлялся автобусом. Себе он это объяснял дороговизной бензина, хотя на самом деле просто стеснялся, что у него не иномарка.

Сегодня всё было по-другому. Валерка забеспокоился не зря. Рано-рано утром его будут ждать друзья по дачному посёлку, чтобы махнуть на рыбалку. Елизавета Георгиевна удержалась от вопросов, зная, что мужа в таком взвинченном состоянии лучше не трогать.

- Я поеду один, - коротко сказал Жилкин тоном, начисто отвергающим любые возражения.

- А мы? - осмелилась поинтересоваться Елизавета Георгиевна.

- А вы завтра. На общественном транспорте.

Уже не глядя на опешивших родственников, он сложил в рюкзак припасы, кой-какие инструменты, накинул его на плечо и, не говоря ни слова, вышел из квартиры.

Нет, ни жена, ни сын ни в чём не провинились перед ним. Дурное настроение он принёс с завода, где работал бригадиром. По-хорошему попросил мужиков остаться на часок-полтора после смены и кое-что доделать. Но они ехидно заухмылялись, а молодой-борзой Колька Лужин сузил глазёнки:

- Выслуживаешься? Ну-ну! А мы как платят - так и пашем.

- Может, наоборот?! - Жилкин взбесился с первой секунды.

- Если тебе наоборот, хоть до ночи стой у станка - нам по барабану, - и, нагло посвистывая, пошагал в раздевалку менять робу на брюки и рубашку.

Остальные - бараны баранами! - потянулись следом. Он смотрел в спины и бессильно сжимал кулаки. Да чёрт бы с ней, с работой (не успели - не убьют же, а премий уж сто лет так и так не дают), больно задело то, что его слово, значит и он сам, ровным счётом ничего не значат для людей, с которыми рядом больше десятка лет. Он - пусть маленький, но начальник. А начальников теперь принято поливать и не доверять им.

Выехав на улицу и встроившись в нужный ряд, мельком глянул в зеркальце. Жилкин себя уважал. Мало того, нравился себе.

За исключением имени. В честь деда его назвали Иннокентием. А Кешами, как известно, частенько кличут попугаев. Пацаны в школе всласть поиздевались, перейдя быстренько от «Кеша-дурак» к «Кеша-попка-дурак». Дрался, конечно, когда силы стали позволять. В младших-то классах вообще задохликом был. Он и представлялся при знакомстве кратко: Жилкин. Невеста, а потом и жена Лиза посопротивлялась: мол, не может она к собственному мужу по фамилии обращаться, дико это, но рыкнул раз, да другой, да третий - и примирилась, привыкла. Никак не называет - и все дела. Бреясь утром, он с пристрастием рассматривал своё отражение. Хорошее лицо, ничего в нём от попугая нет. Мешков под глазами - ноль, подбородок тяжёлый, значит, волевой. Правда, чуб после сорока начал редеть, однако пока ещё есть что причёсывать. Рост подкачал, зато плечи широкие и руки сильные, хоть подковы на спор разгибай. По тротуару Жилкин ходил всегда чётко и прямо, потому что только так и должен вести себя уверенный состоявшийся человек. Прочие прохожие просто обязаны свернуть в сторону, уступить место, дать возможность без всяких препятствий твёрдо попирать землю. Жилкин страшно удивлялся, если кто-то - чаще невесть что возомнившая о себе бабёнка - не шарахался от него при лобовой встрече. Тогда он прицельно устремлял на неё жёсткие серые глаза - и она чудесным образом тушевалась, теряла чересчур высокое самомнение и немедленно отклонялась от личного маршрута. Так-то безопаснее. Жилкин одобрительно хмыкал и шествовал дальше, не сбавляя скорости…

За четыре десятка лет он звёзд с неба не нахватал. Но техникум закончил, семью завёл, квартира была жены, тем не менее, она при ссорах этим не козыряла и не угрожала выгнать на теплотрассу, чем порой грешат иные ретивые супруги. Валерка скоро закончит школу. Жили пусть и не в роскоши, но не голодали, одежду до дыр не занашивали. Жилкин от работы не бегал, до завода и в двух местах мог вкалывать, чтобы приходить домой не виноватым лошариком, который не умеет устроить жизнь свою и родных, а хозяином, по-настоящему уставшим от трудов и справедливо ожидающим комфортного отдыха.

Жилкин гордился и дачей и любил здесь бывать. Красивые, по линеечке, грядки, две яблони под окнами, дорожка от калитки засыпана его стараниями гравием, колодец новенький. Участок выпал крайний, дальше шёл довольно густой лесок. Перемахнул через забор - и гуляй по известным уже тропкам, собирай грибы. По соседству же стояла полуразвалюха, владельцы которой менялись так часто, что невозможно было запомнить их лица. Проще совсем не обращать внимание, есть ли там кто живой. Но этой весной вдруг возникли трое работяг, застучали молотками. Жилкин не утерпел, подошёл, поинтересовался вроде как от нечего делать:

- Чего шумите, парни? Башка от вас уже трещит.

- Ты глянь на крышу - дыра на дыре, - мотнул головой вверх добрый молодец в заляпанном

свитерочке.

- Зачем мне смотреть? У меня с крышей полный порядок, - и сам же засмеялся. - Кто хозяин-то из вас?

- А никто. Нанял нас один дядька с бородой. Умный, видно, шибко, а в стройматериалах - пень пнём. Как ребёнку, пришлось объяснять, чего и сколько нужно. Но не жадный. И с деньгами не обманывает.

- Богатый, что ли? - насторожился Жилкин, испытывавший ко всякого рода буржуям почти классовую ненависть за то, что не удалось

пробиться в их плотные, сияющие показным благополучием ряды.

- Да ну... - махнул рукой парень. - Видно, родственнички складчину сделали, я так понял из его разговоров с женой. Нам кидануть было на бабосы, как два пальца об асфальт, но, знаешь, неудобно как-то даже.

Дядька оказался длинным и неуклюжим, с красивой бородкой, приезжал обычно один, когда основная работа закончилась. Точнее, с ним ходила как привязанная собака-дворняга, довольно массивная, но с доброй мордой. Жилкин на всякий случай познакомился с ним, даже потрепал псину по загривку. Спросил, почему никто не хлопочет с огородом. Сосед назвался Дмитрием Ильичом Бондаревым, признался, что в грядках ничего не смыслит, а дачу купил, чтобы работать спокойно над научной книгой. Жилкин почувствовал неприязнь и глянул на его белые руки, которые наверняка не держали никогда лопату.

- Бурьян, значит, разводить

будете?

- Ну, почему? - простодушно удивился сосед. - Посадим разные деревья, будет сад. А овощи на рынке купить можно. Много ли их надо?

- Конечно, - согласился без охоты Жилкин, уже поняв, что с этим пентюхом никакой дружбы быть не может. О чём с ним говорить? В саду он, видишь ли, будет похаживать, трубочку покуривать и сочинять разную хрень.

Оставив машину на стоянке у входа в дачный посёлок, всё ещё нервничая, прошагал к себе. В бондаревском дворе загавкала собака. Тоже припёрся... В кухне выложил из рюкзака ещё тёплые пирожки, достал из своего тайника, о котором Елизавета Георгиевна и не подозревала, бутылку водки. Иначе расслабиться не получится после такого унижения. Как знал, что когда-нибудь пригодится. Выпивал он редко, в особом случае. Из чайной чашки тяпнул сразу граммов сто и вслух сказал:

- Ну, держись, гад Лужин! Вылетишь из бригады! Слово даю.

После второй порции вышел на крылечко, потянулся и вдруг наткнулся взглядом на бесформенную кучу сора в углу забора, отделявшего его участок от соседского. Жилкина аж подбросило. И он ринулся на место преступления, с закипающим снова гневом осмотрел гниющие отбросы в пакетах, рваную газету, куски рыжих обоев, ещё какую-то неопознаваемую дрянь. Ну, наглость! Лень до общего контейнера метров двести дойти? Конец тебе, борода!

Пёс лежал на крыльце, глянул сторожко без симпатии, хвостом не дёрнул, но пропустил без звука. Да попробовал бы окрыситься - схлопотал бы пинка в бочину. Дмитрий Ильич, закатав лёгкие летние брюки до колен, мыл пол в довольно просторной кухне, повернулся на хлопок двери, отставил швабру, смущённо и приветливо сказал:

- Добрый вечер. Проходите, сюда вот, на чистое...

Жилкин, и не думая стесняться, пробухал ботинками по ещё влажным половицам и ядовито заметил:

- У тебя-то чисто, да. А мне во двор зачем свалил свои огрызки?

- Я? Бог с вами! Откуда у меня огрызки? И я знаю, где собирают

мусор.

- Ладно бога-то поминать! - взвился Жилкин. - Пойдём живо!

- Куда?

- На кудыкину гору! Ты у меня сейчас своими ручками во дворе приберёшься.

- Я вам в дворники не нанимался, - заартачился Бондарев.

- Да ты... - задохнулся Жилкин, уже вообразивший, как этот червяк ползает у него под ногами, поднимая каждую соринку. - Тогда потом не обижайся, если у тебя вдруг шавка сдохнет, понял?

- А вы ведь... - Дмитрий Ильич затруднился со словом, но всё-таки решился, - негодяй. И, видимо, подлец.

- Че-его? - Жилкин презрительно скривился. - Ещё оскорблять будешь, мозгляк?

Он сжал кулаки и набычился.

- Я не буду с вами драться, - устало сказал Бондарев. - Это глупо - из-за мусора, к которому не имею никакого отношения.

В паузе послышалось рычание собаки и чьи-то весёлые голоса. Дмитрий Ильич тихонько вышел на веранду и так же тихо позвал:

- Идите сюда.

Жилкин остолбенел: двое мальчишек из дома наискосок уже перекинули через забор большой бумажный мешок в том же месте.

- Стоять! – заорал он и бросился к ним. - Ну, всё, не уйдёте!

Бондарев погладил пса по голове:

- Надо пол домыть, ага?

Материал опубликован в газете "Ваш ОРЕОЛ" № 33(970) от 16 августа 2017 г.

Самое актуальное в рубрике: Так и живём

Больше интересного в жанре: Спецпроекты