Класс

Россия, Омск, ул. Некрасова, 3, 5 этаж Россия, Омск, ул. Некрасова, 3, 5 этаж Класс

26 ноября 2013 08.40

Станислав Жоглик: «Пришла пора что-то менять»

Третьего декабря выходит первый номер новой газеты «Деловой Омск». Вопреки слухам, это не «клон» петербургской газеты — это самая настоящая франшиза «Делового Петербурга» — одной из лучших деловых газет России, которая, в свою очередь, пришла в Северную столицу из Европы.

Вадим Харламов

В ее редакцию вошли ведущие омские журналисты, которые не один год отдали другим изданиям. Однако главной «трансферной» сенсацией конца 2013-го стало назначение на должность главного редактора первой «европейской» газеты Омска Станислава Жоглика.


Имя этого журналиста почти девять лет ассоциировалось с другим изданием. Он рассказал «Классу», как кризис среднего возраста сподвиг его на смену рабочего места, в чем он видит проблему бумажной прессы в эпоху Интернета и о том, почему ни в коем случае не собирается покидать Омск.

— Ты проработал в «БК» восемь или девять лет?
— Восемь с половиной. Пришел в «Бизнес-курс» и сразу занялся освещением политики. Собственно говоря, восемь с половиной лет «молотил» это направление.

— Это было первое место работы?
— Да, первое и единственное. Ну то есть там был первый опыт, я редактировал полосу политики в «Ореоле», писал в «Эксперт» материалы.

— Переход в «Деловой Омск» — это первое предложение к тебе или до этого тебя уже пытались «перекупить»?

— За эти восемь лет была масса вариантов. И мне все они играли на руку. Когда появлялось очередное предложение, я шел к редактору, говорил об этом честно — какая-то суета наверху происходила, и мне поднимали зарплату. Тысячи на две. Большинство изданий, которые сегодня существуют в Омске, меня так или иначе приглашали на работу. Года три назад уже стали приглашать в качестве руководителя: в SuperOmsk, например, в проект, который позже стал «Семеркой».

— Что же тебя удерживало в «БК»?
— Я психологически был не готов. Думал, что я должен молотить, молотить… У нас был корпоративный дух такой в «ТРИЭС». Пока Полежаев был у власти, мы понимали, что должны как-то «схарчить» всю эту «тусовку» — такое было ощущение. А когда мне предложили возглавить «БК» в Новосибирске, я сразу сказал: «Пока Полежаев не уйдет, я никуда не поеду». Просто интересно было посмотреть, как эта система рухнет и начнет строиться что-то новое. И когда история с Полежаевым закончилась, я какую-то пустоту ощутил.

Я стал ощущать какую-то неудовлетворенность: стало понятно, что надо что-то делать — что угодно, только не оставаться на этом же месте.

— То есть, иными словами, тебе без Полежаева стало скучно?
— Да не то чтобы скучно. Просто мне исполнилось 30 лет, потом 31 год. Я понял, что могу еще десять, двадцать лет писать эти заметки. И мне нравилось их писать. Но я стал ощущать какую-то неудовлетворенность: стало понятно, что надо что-то делать — что угодно, только не оставаться на этом же месте. В этом плане для меня остаться в «БК» было самым большим соблазном. Когда мне говорят: «ты поддался на соблазны, которые тебе предложил «Деловой Омск» — нет, ничего подобного. Соблазном было остаться на насиженном месте, в своем кабинете, при сложившемся статусе.

Вот твой коллега Владимир Червонящий, который работал в одном месте, в одном стиле и копил в себе желание написать что-то еще, потом перешел в другое издание и начал писать что-то другое, потом перешел в третий раз и созрел для какого-то другого формата. Вот как ты считаешь, что лучше: как Вова — перебирать форматы или как ты — расти в рамках одного издания и оттачивать один формат?
— На самом деле, в рамках «ТРИЭС» у меня было очень широкое жанровое поле. Разбег был максимально широкий: я мог и статьи писать, и какие-то новостные информационные заметки. Вове для этого понадобилось несколько разных мест работы, потому что он пришел в SuperOmsk и начал писать заметки информационного характера, пришел в «БК» — хотел развернуться, но эта ниша, условно говоря, была занята мной, ему опять приходилось писать информационные заметки. Ему было необходимо сменить издание, чтобы у него появились какие-то жанровые возможности, и он ушел в «Семерку». А мне не нужно было менять место работы, я сначала писал заметки, потом — аналитические статьи, потом — интервью, потом перешел на репортажи а-ля Колесников, потом — на стихи а-ля Быков. В общем, все, что я хотел, я делал.



— Но тебе это разрешали делать, потому что ты Жоглик — «бренд» «БК»?
— Вопрос не в том, что разрешали. Если мы используем такую формулу «мне разрешали», то предполагалось, что я иду, спрашиваю: «Можно?», мне говорят: «Можно!». Я просто ни с кем не общался на эту тему. Просто говорил: «Я хочу…». Редактор говорил: «Давай, конечно!». Если ты имеешь в виду, что я мог делать что хочу, потому что имею некий авторитет в редакции… Да, возможно, есть в этом доля истины. Может быть, кому-то было бы сложнее с этим. Хотя в «ТРИЭС» поле для экспериментов огромное. Если человек хочет реализоваться, если это у него получается более или менее хорошо, то да, это ради Бога, перед ним открыты все дороги.

— Что касается состояния омской журналистики, в который раз мы с тобой обсуждаем, что у нас нет того, что можно было бы назвать личным журналистским брендом. Как ты считаешь, почему так происходит?
— Не знаю, мне так кажется, что у нас довольно много именно заметных фамилий в журналистике. Если сравнивать с какими-то другими регионами, где мне посчастливилось побывать и даже поработать, то я, знаешь ли, видел и более ужасные ситуации. Наоборот, Омску повезло. Если спросят, кто такие омские журналисты, можно сходу назвать ряд фамилий.

— Фактически большая часть фамилий, которые ты бы назвал «брендовыми», были собраны в «Деловом Омске».
— Да нет, немного, на самом деле несколько человек всего. Хочется и остальных перетянуть, в какой-то форме посотрудничать с ними. Может быть, удастся со временем это сделать.

— Есть ли смысл приглашать в «Деловой Омск» уже состоявшихся журналистов, со своим стилем, со своим набором тем?
— У меня было единственное желание — собрать молодую команду. То есть я сознательно не обращался к людям, которым за сорок, мне хочется, чтобы люди были молодые, незашоренные, чтобы вот эта интонация, этот стиль газеты сложился. И чтобы стиль автора складывался параллельно тому, как складывается стиль газеты.

— А не возникнет коммуникационных проблем с аудиторией? Будут ли состоявшиеся люди прислушиваться к тридцатилетним журналистам, к тем, кому двадцать пять, двадцать восемь?
— Я очень часто видел в Москве такую картину, когда у взрослого, пузатого, лысого дядьки советник — двадцатитрехлетняя девочка, которая его строит и объясняет, как вообще жить. А он, повидавший виды, который сам может пятьсот человек научить чему угодно, он при этом эту девочку слушает, потому что в современной коммуникации она шарит гораздо лучше него. И в этом смысле я проблем не вижу. Если наш автор будет профессионален, если будет вызывать доверие, то я не думаю, что возникнут проблемы. Я сейчас общаюсь со стартапером, молодым миллионером, который в свои двадцать лет заработал больше чем я. И я поневоле не смогу уже испытывать к нему старческое пренебрежение. Я открою рот и буду его слушать. Так и здесь. Любой нормальный бизнесмен, успешный, состоявшийся, если он будет видеть пользу от коммуникации, которую дает ему газета, он ее будет использовать.

— Скажи, а ты не боишься ответственности за людей? Вот у нас перед глазами печальный опыт «Семерки», когда хороших журналистов сорвали с мест, а журнал не просуществовал и года. Фактически, формируя команду, ты им что-то обещал.
— Это правильный вопрос. Я когда разговаривал с людьми, я на него отвечал сразу: «я не пророк, я не могу видеть, как будет развиваться ситуация, я не могу гарантировать что-то». Но я всем говорил примерно одно: «все зависит от нас. Если мы сможем сделать успешный проект, его никто не сможет похерить». Я сам в это верю, я этим и живу. Я отлично понимаю, что если случится какой-то форс-мажор, у меня в команде есть люди, которые поставили свою репутацию на карту, условно говоря, уйдя из одного издания, и вернуться в него они уже не смогут, просто не смогут. И в этом плане я с ними тоже очень серьезно разговаривал, насколько они готовы. И я готов нести ответственность за их выбор, но это будет совместная ответственность. В конечном итоге они сами приняли решение. Я постараюсь все сделать, чтобы они об этом не пожалели.
 

— Как бы ты себя мог оценить как руководителя? В «БК» у тебя были командно-административные функции?

— Я был заместителем главного редактора, скорее, по творческой части. Каким-то коллективом людей я не управлял. Руководство мне «вдалбливало» мысль, что я как руководитель не состоятелен. Могу заголовки придумывать, а собрать людей не могу. Для меня проект «Деловой Омск» тоже азарт определенный. Год назад мне сказали, что я не смогу вставать в восемь утра и ложиться в двенадцать. Не смогу и все. А я вот сейчас пробую, и мне это легко дается. Я себя комфортно чувствую. Для меня это тоже борьба, проверить себя — смогу или не смогу.


— Ну с журналистами понятно. Но ты общаешься еще с элитой, богемой, так сказать. Твои инсайдеры из правительства, как они отнеслись к твоему переходу? Они работали с Жогликом или с «БК» все-таки?
— Личные отношения, конечно, очень много значат. Есть масса примеров, когда человек рассказывает мне, но не рассказывает кому-то другому. Есть и другие примеры. Глебов, почетный гражданин города, мне в свое время говорил: «Ты работаешь на Зугу, «мочишь» Шрейдера, я тебе ничего не скажу». Другие люди говорили: «ты работаешь на Шрейдера, я тебе ничего не скажу». Я кайфовал в этот момент, думал, как круто, если сложить мнения, выходит, что я пишу абсолютно независимо... Из тех, с кем разговаривал, были, конечно, и отрицательные нотки, что зря я все это затеял, что все это нехорошо. Но большинство все-таки, с кем мне удалось пообщаться лично, наоборот, поддержали, сказали, что давно пора расти в творческом плане. И я даже как-то воодушевился.

— Ты говоришь о том, что возраст определенный подошел, пора что-то менять, в профессиональном плане меняться, распорядок дня вот поменялся. А политические взгляды?
— Нет. Они изменились, может быть, несколько лет назад. Немножко от того категоричного максимализма я отошел. Я даже не могу себя причислить к какому-то лагерю: либерализм, либертарианство, к коммунистам и так далее. Я пережил все формы сочувствия разным партиям, в том числе и коммунистам, и даже в какой-то момент стал понимать мотивы членов «Единой России» и прочее, прочее. Но как журналист я должен писать так, чтобы было ясно, что я никому из них не подыгрываю.



— А это возможно? Ты не можешь освещать, чтобы «всем сестрам по серьгам». Или можешь?
— Я думаю, что журналист должен так делать. И «Деловой Омск» — это как раз та площадка, где мы постараемся это сделать. Просто равноудалиться от всех участников бизнес- и политического процесса. Для меня это тоже определенный драйв. Возможно ли в Омске создать такое издание, которое было бы классическим, европейского типа. У нас будут и авторские материалы, где будут представлены разные точки зрения. Но в заметках, которые касаются каких-то конфликтов, мы будем подходить к их освещению максимально объективно.

— Насколько ты как редактор и «Деловой Омск» как издание будете ориентироваться на мнение аудитории? И вообще, кто ваша аудитория?
— У «Делового Омска» традиционная аудитория «Коммерсанта», «Коммерческих вестей», «Бизнес-курса», то, что мы называем деловой аудиторией — чиновники, люди бизнеса и так далее. Будет ли «Деловой Омск» ориентироваться на мнения? Собственно, любая газета — это в том числе и транслятор самого широкого спектра мнений.

— Мы же понимаем, что у какой-либо газеты может быть аудитория, несмотря на тираж, сто человек, которые принимают решения, а остальные девяносто девять процентов – для количества. А с другой стороны, есть издания, которые как раз ориентируются на количество.
— В Омске есть аудитория, которая готова читать газету нашего формата. Есть аудитория, которая пока не читает, но при определенных условиях готова читать – начинает интересоваться бизнесом, стартапами. Собственно, чем журнал «Класс» занимается — он готовит нам аудиторию. «Класс» прививает читателям определенный «путь», на который они могут встать и в дальнейшем перейти на более серьезную газету. И мы на это рассчитываем. Если ты спрашиваешь, пишем ли мы, чтобы губернатор услышал, а на остальное плевать, то нет, конечно. Нам губернатор интересен как один из потенциальных авторов…

— Читателей, ты хотел сказать?
— Не только. Если будут какие-то идеи, можно привлечь его в качестве колумниста, например. Я когда был в МИДе, на презентации Омской области, я всем предложил становиться нашими колумнистами, и мэр города, если не согласился, то, по крайней мере, не отказался. Синюгина и Назарова, думаю, мы со временем убедим хоть пару колонок для нашего издания написать, поделиться каким-то своим опытом, деловым или другим. Я в том смысле говорю, что он, губернатор, нам интересен как любой другой человек, автор или читатель. Это идеальная позиция, она выглядит утопически, но я исхожу из нее. На самом деле, наш формат не такой, чтобы давать советы губернатору, «вот Виктор Иванович, поступите так». Эту нишу, скорее, уже «БК» занял. Я думаю, что это просто неэффективно. Вот эти минкинские письма, которые были в «Московском Комсомольце», они же, так сказать, тоже не для президента. Они, скорее, для читателя, мол, смотрите, кому я пишу. У нас нет такой задачи — писать аналитические записки на стол губернатору. 


— Если отвлечься от «Делового Омска» и обратиться к задачам журналистики в целом. Есть две позиции — воспитание аудитории и информирование. Разводишь ли ты для себя эти вещи, и если да, то сторонником какой позиции являешься ты?
— Я думаю, что тот или иной критерий всегда присутствует в той или иной степени. Просто некоторые уделяют мизерное внимание воспитанию или воспитанию со знаком минус. Есть другие примеры, когда настолько воспитывают аудиторию, что забывают ее информировать о чем-то, забывают создавать какой-то контекст, сосредотачиваются на моральном императиве. Считая звезды, проглядели Луну, как сказали бы восточные мудрецы. Я думаю, здесь необходим определенный баланс. Аудиторию надо воспитывать. «Коммерсант» меня воспитал в каком-то смысле в свое время как гражданина и читателя. Эта газета привила мне стиль жизни. И мы хотим тоже в этом смысле быть примером. Газета — это собеседник. Есть такие собеседники, на которых хочется быть похожим.

— Ты будешь редактировать газету или сам планируешь писать?
— Да, конечно. Особенно на первом этапе придется достаточно много писать.

— В каждом номере «Делового Омска» будет появляться какой-то федеральный источник? Вот на этой неделе ты съездил в Москву, сделал центральное интервью, но ты же не будешь каждую неделю ездить в столицу?
— Я думаю, что не будет такой необходимости. Омск все равно такой тусовочный город. Всегда интересно читать про соседа, друга, подругу друга и так далее. А московские эксперты нужны в том ключе, когда они связаны с Омском, могут как-то прояснить ситуацию или дать свою оценку на ту ситуацию, которую мы не все понимаем. В этом смысле нам доступны ньюсмейкеры, которые очень круты даже для московских изданий, при этом они могут рассказать о Москве, московских реалиях. А насколько это интересно омским читателям? Я не уверен.

— А вообще насколько расходятся омские и федеральные темы? Омск следует в общефедеральном тренде или омские новости — это что-то особенное?
— Просто везде свои герои. Тебе интересно послушать про твою соседку, а про мою тебе уже менее интересно, ты ее не знаешь, ни разу не видел. Тут такая логика срабатывает. Но если про эту соседку есть шокирующие подробности, интересные сами по себе, то ты уже послушаешь. Омск — обычный город-миллионник, который живет своей жизнью, варится в своем соке и взаимодействует в том числе и с федеральной частью. И если это интересно нашим читателям, можно эту тему выделить. Я сужу в том числе и по себе, было бы мне это интересно?

— Сейчас наблюдается «столкновение» Интернета и бумаги. Кто-то говорит, что Интернет победит, бумага умрет. Потом появляется другая концепция, и тот же самый Мирошниченко, который написал книгу «Когда умрут газеты», уже говорит: «Ребята, все нормально, никто не умрет». Опять же в Интернет приходят такие форматы, как Сиб.fm, которые начинают писать большие тексты, как Лента.ру, на которой публикуются большие репортажи, которые читаются, комментируются и так далее. На твой взгляд, что будет в итоге?
— Я, на самом деле, согласен с тем, что бумага умирает. Когда я начинал работать в «БК», тираж был десять тысяч экземпляров. «Бизнес-курс» не студенты выписывали, а чиновники и бизнесмены. Потом тираж упал до трех, четырех тысяч. Журнал или как он называется по-английски magazine как тип культуры сформировался в Америке. Возьми любой журнал, скажем, 60-х годов — это больше чем бумага, это стиль жизни. Было принято листать журналы, это был такой сгусток рефлексии. И многие бренды до сих пор существуют, но сейчас они умирают, и это видно. И бумага должна, наверное, умереть, когда-то. Поскольку стиль жизни изменился.

— Но бумага должна умереть не как носитель, а как формат?
— Да. Как формат. Потому что появились люди с айфонами. Уже необязательно покупать газету, ее можно скачать и развернуть в телефоне. Идти за ней в киоск уже лень. И не потому что нет денег — просто нет такого стилевого нюанса — зайти в киоск и купить газету. То есть он есть, в традиционном варианте существует, но он падает, падает и падает. Я уже не покупаю газеты. У меня нет такой привычки. Я читал недавно большую статью в журнале Port. Главные редакторы американских изданий рассказывают о том, какие плюсы есть у их изданий — подборка фотографий с инаугурации Обамы — качественнейшие фотографии, сделанные прекрасным фотографом на отличный фотоаппарат и отпечатанные на классной глянцевой бумаге — и как это все безлико смотрится в Интернете. Бумага умирает не потому, что стала некачественной, а потому что изменился стиль жизни. Люди больше не хотят ходить в киоски, им достаточно телефона.

— То, о чем ты говоришь сейчас — это фактически «смерть автора», о которой Ролан Барт писал. То есть вот этот высокооплачиваемый фотограф делает эти прекрасные снимки, у них определенная композиция с автором материала, это произведение искусства. И вот Интернет: твит чувака с айфона, который сфотографировал какой-то момент и саркастически подписал сто сорока символами, может быть, популярнее, чем работа целой редакции глянцевого журнала. Это о чем говорит? С этим надо как-то бороться или просто аудитория изменилась?
— Все это описано в трудах по массовой культуре, то есть мы как раз, как мне кажется, попадаем в эту сферу. Тут бессмысленно рвать волосы, бить в набат, пытаться поднимать православие и останавливать этот процесс.

— Кстати, как культуролог по образованию ты можешь объяснить, почему такое отношение к Омску у самих омичей складывается? Откуда «тлен и безысходность», «не пытайтесь покинуть Омск» и все прочее?
— Я думал об этом, анализировал. Пожалуй, это связано с тупостью и одновременно зачатками креатива. У человека появляется определенный инструментарий в голове, как создавать что-то креативное, и он направляет это в негатив. Я помню, когда я был журналистом, писать про негатив было интереснее, это с каким-то азартом делаешь. И вот этот творческий энергетический клубок, который складывается у молодежи и который она не может нигде выплеснуть, выплескивается в негатив на родной город.

— Это чисто омская проблема?
— Нет. Я знаю города, которые находятся за триста километров от Москвы, и там не то что «тлен и безысходность», там безнадега капитальнейшая. Когда побываешь в Брянске, Смоленске, пообщаешься с людьми, перестаешь понимать, что в Омске происходит. Почему люди считают его плохим? Из тех городов побег в Москву осуществляется на поезде за полдня. Возможно, в этом и причина: они знают, что могут уехать в любой момент, не уезжают и ненавидят себя еще больше. А в Омске все равно есть какая-то жизнь, есть своя тусовка. Но вот этот творческий потенциал легче направить в негатив, чем в позитив, мне кажется. Поэтому появляется такая мысль «куда угодно, лишь бы из Омска», и меня это, честно говоря, пугает. Мне одна девочка на полном серьезе на вопрос: «Что ты будешь делать в Москве?», сказала, мол, там в аэропортах и на вокзалах есть специальные люди, которые отсматривают талантливую молодежь и приглашают работать кинорежиссерами или еще кем-то. Ну да. А вот если бы всю творческую энергию направить именно в омское русло, делать какие-то проекты, родилась бы реально крутая городская среда. Но мне их сложно винить. Это юношеский максимализм, через него все проходят.

— По-твоему, они перерастут или их нужно воспитывать?
— Я просто хочу, чтобы они понимали. У меня много друзей, коллег, с кем я работал и которые разъехались кто куда — в Москву, в Питер. Сейчас нам по двадцать восемь – тридцать пять лет. Да, они выиграли в зарплате. Но чаще всего они устроились не лучше, чем я здесь. Если в Омске ты был редактором главного издания, то в Москве их пятьсот, и тебя даже никто не знает. И они начинают стареть, они продолжают снимать квартиры. Единицам удалось что-то перехватить, взять ипотеку и купить квартиру. Большинству это так и не удалось. Я когда об этом думаю, я не понимаю, во имя чего туда все стремятся? Я вот себе поставил цель – стать заметным журналистом — и я стал. Я даже особо не напрягался, просто делал свою работу. Поэтому меня удивляют люди, которые говорят, что здесь нам кто-то мешает, нас что-то тормозит, а вот мы уедем туда и будем процветать. Это верх какого-то максимализма. И вернуться они не могут, делают это с огромной тяжестью.

— Лучше сейчас сесть и начать работать на будущее, чем постареть в съемной квартире, я правильно тебя понял?
— Нет. Просто сами тезисы «пора валить», «валить во что бы то ни стало» и «лучше реализоваться в Москве» — не панацея, они ущербны. Если у тебя есть конкретный план — не романтический (мы все страдаем романтизмом в двадцать пять), а конкретный: сегодня я сделал то-то и то-то, и вот здесь мой потолок, больше я ничего не сделаю. Если есть четкий план – ради Бога. А не так, что я приеду, и меня будут высматривать: «ой, какой милый мальчик...» или «какая милая девочка к нам приехала». И потом, все же хотят не офисными работниками, а режиссерами, артистами, певцами.

— А почему нет обратного пути? То есть я понимаю, что проблема не в том, что уезжают, потому что это нормальный процесс, а в том, что не приезжают в Омск. Почему человек, отработав зам. главного редактора крупного московского издания не возвращается в Омск? Помимо того что «стремно» перед теми, кого здесь оставил.
— Каждый человек проходит какой-то свой рубеж и «точку невозврата». Если до тридцати лет ты супермобилен, то после тридцати — только на диване лежать. Если ты уже приехал, и чего-то у тебя сложилось, есть какие-то перспективы, начинаешь ездить в отпуск и тебе неплохо, то очень сложно себе объяснить, а зачем нужно возвращаться в Омск? Опять начинать сначала, только там будет Омск, а не Москва. Лучше уж в Москве. Какая-то такая логика, я думаю. Вообще Москва — это страшная вещь. Это такой пылесос, который втягивает в себя людей, эмоции и который так манит всех в Омске, «ой, там же Москва». Я в Москве не могу долго находиться, меня начинает угнетать эта суета, этот муравейник. Город с населением триста тысяч человек для меня оптимален — я себя прекрасно чувствую, мне легко дышится. А в Москву попадаешь — и сразу пять человек на твое место в метро претендуют. Это жутко. Москва приманивает и обманывает. Как женщина себя ведет.

— А Омск как себя ведет?
— А Омск, как отец. Отец, который не может заработать для тебя больше денег, например, работает на заводе. Зарабатывает двадцать две тысячи. А у тебя друзья носят часы за миллион. И ты начинаешь его «дербанить»: «мне бы тоже такие часы». А он тебе говорит: «могу за восемьсот рублей купить пластмассовые, а остальное нам на обед и квартплату». То есть отец, которым ты гордишься, который тебя родил и воспитал, но который не может тебе дать чего-то большего. Только то, что есть. Остальное, пожалуйста, сам добывай.

Aлександр Жиров

Самое актуальное в рубрике: Город

Больше интересного в жанре: Интервью

Добавить комментарий