В гостях у писателя Александра Плетнёва: воспоминания о мэтре

Я давно напрашивался к Плетнёву, о котором только и знал: родился в 1933 году в деревне Трудовая Барабинского района Новосибирской области. Служил на флоте. Был рабочим совхоза, шахтёром. Окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М. Горького. Автор таких произведений, как повести «Чтоб жил и помнил» и дивной «Дивное дело», романа «Шахта», экранизированного в двух сериях на киностудии «Мосфильм», и многих рассказов. Лауреат литературных премий ЦК ВЦСПС и СП СССР и им. Николая Островского.

Собравшись в путь, Николай Васильевич Березовский взял небольшую пёструю сумку.

– К Плетнёву! Здорово! – восторженно произнёс я.

В сумке лежал пакет с помидорами из огорода моей бабушки, пара выпусков журнала «Складчина» и «Преодоление» с моими работами, связка кореньев шиповника и пицца, испечённая супругой Березовского Татьяной Анатольевной.

Мы отправились к Александру Плетнёву – известному русскому писателю.

– Набирайся ума у Плетнёва! – сказал Николай Васильевич. – Давно не навещал старого друга. Он – знатный собеседник, интересный рассказчик.

Погода была тогда мрачная, осенняя, на земле – бурая слякоть. Мои туфли проваливались в грязь по дороге.

Я вспоминаю, как Мария Березовская, дочь Николая Васильевича, поделилась со мной впечатлениями об Александре Никитиче. И когда спросил её о Плетнёве, она вспомнила два момента. Первый – как она гостила на «даче» Плетнёва, в селе Андреевка. «Помню как мы с супругой Плетнева, Надеждой Константиновной, ходили в лес за грибами и заблудились. Александр Никитич очень переживал за нас... – пишет Мария. – Кстати «фирменным блюдом» Плетнева была жареная картошка с грибами, в которую он непременно добавлял чеснок. Но больше всего мне запомнился лужок за его деревенским домом. Там водились тарантулы. Большие, с ладонь, и мохнатые. Я их всё палкой трогала, а они цеплялись за неё так, что она аж трещала. Александр Никитич предупреждал, что укус тарантула очень опасен». Насколько мне известно, настоящих тарантулов в Омской области нет, а часто называют так всяких крупных пауков… Пугал, получается, Александр Никитич, девочку, но пугал любя, по-дедовски, превращая «рядовых» пауков в «экзотических» тарантулов.

Другое воспоминание Марии о Плетнёве связано с её поступлением в Высшее театральное училище им. М.С. Щепкина. На отборочном конкурсе её попросили подготовить к следующему туру монолог Лушки из «Поднятой целины» Шолохова. «Помните, в фильме Хитяева её играла?» – спросили меня. Разумеется, никакую «целину» я не читала (кому в 16 лет интересен Шолохов?), да и фильма не видела. – пишет мне Мария. – Но надо было что-то делать… Выручил Плетнёв, у которого этот фильм оказался на видеокассете. А так как у нас дома никакого «видика» не было, я ездила в «кинотеатр» к Плетнёву. Фильм он пересматривал вместе со мной, что-то объяснял, комментировал. Ведь я многого не понимала, даже смутно знала значение слова «целина». С этой неизвестной мне «целиной» кстати, у меня тогда почему-то ассоциировался сам Плетнёв. И, как понимаю сейчас, детское восприятие не подвело, интуитивно нашёлся довольно точный образ. Александр Никитич и впрямь как ЦЕЛИНА…».

Еще Мария помнит, как её отец мог часами говорить с Плетневым по телефону. Её поражало, что он был с ним на «ты», но непременно – «Александр Никитич», в то время как к другим писателям, например, Трутневу или Трегубову, обращался просто по имени. Поинтересовавшись у матери, почему же так, узнала, что причина не столько в уважении (ведь и своих друзей – Льва Трутнева и Юрия Перминова) Николай Васильевич уважает), сколько в том, что по возрасту Александр Никитич Березовскому годится в отцы. Вот такие «сыновние» чувства и объясняют всю «странность» обращения отца Марии к Плетнёву.

– Сейчас Александр Никитич расскажет… – произнёс Николай Васильевич задумчиво. – Мы у самого дома классика.

Встретил нас русский писатель, широко открыв дверь. Он стоял на пороге в зелёно-коричневой шерстяной рубашке с закатанными по локоть рукавами. Улыбался, как ребёнок, с этой большой и внезапной радостью от встречи. Прищурены были карие глаза. На щеках видны были длинные морщины. Лицо у Плетнёва крупное, гладковыбритое. Прямой лоб, чуть прикрытый белоснежными волосами, тонкими как шёлковая нить. Он подал широкую тёплую руку, к удивлению крепко пожал мою. Я поглядел на ладонь, она сохранила жёсткость, как у шахтёра, несмотря на то, что лет сорок он уже не трудился, похожа она на потрескавшееся копыто, на ту, что прикладывал к своему уху один из героев его повести «Дивное дело».

Хозяин с горечью заметил, что гости приходили нечасто. Александр Никитич и супруга, Надежда Константиновна, суетились на кухне.

– Александр Никитич Плетнёв – большой русский писатель, – рассказал Николай Васильевич, бросив взгляд в окно, на площадку, где играли дети. – Ты напиши о

Плетнёве, Вить, на широкую аудиторию. В журнал «Наша молодёжь» или на омские порталы – пусть ребята прочитают, молодёжь сейчас только и шныряет по интернету!

На столе появилось сладкое угощение: чай, персиковое варенье и печенье. Но снедь волновала лишь меня одного, Николай Васильевич, закурив возле окна, посмотрел на Александра Никитича с тем мягким и почтенным выражением, с которым взирали сердечному другу и быть может, наставнику. Александр Плетнёв единственный из омских авторов, кого занесли в литературную энциклопедию писателей Сибири, изданную в Новосибирске. Николай Васильевич считал Плетнёва одним из лучших прозаиков России. Ему посвящал эссе, опубликованные в газетах и в журналах. Ощущалась между ними духовная связь, проверенная жизнью и непростыми судьбами обоих писателей.

Когда Николая Васильевича «отчислили» из омской писательской организации СПР за критику в отношении правления, то Александр Плетнёв опубликовал в газете «Литературная Россия» статью «От стыда лица не сносишь», где попросил вычеркнуть из состава СПР и его самого. Не только Березовский поставил образцом подражания произведения Плетнёва, но и другие корифеи омской литературы: Перминов, Трегубов, Трутнев, Четверикова – не раз они на собраниях говорили, что ждут новых рассказов и повестей от Александра Никитича.

Станислав Михайлов, заведующий отделом поэзии «Сибирских огней» (г. Новосибирск) просил у Плетнёва подборку стихотворений на юбилее Николая Березовского.

Вот он был рядом живой классик – Александр Плетнёв, семидесятипятилетний писатель. Неужели я находился дома у автора повести «Шахта», опубликованной в журнале «Октябрь» и взятой за основу к сценарию фильма «Тёмные воды глубоки»? Я пил чай и восхищённо рассматривал создателя романа «Дивное дело», вышедшего в «Роман-газете» огромным тиражом, я был в гостях у автора многочисленных рассказов и стихотворений, напечатанных в самых разных российских изданиях?

Медленно шагая, Александр Никитич показывал собственные «хоромы» – скромные по обстановке и площади.

– Вот мой теперешний кабинет писателя! – объявил Александр Никитич вымучено-шутливым тоном и пригласил в святая святых – маленькую комнату.

Она больше походила на медкабинет. Находились на столе: «заморский», как называл Плетнёв, прибор для измерения давления и пульса, белый с надписями на английском языке. Стоял прозрачный пакет с лекарствами. Возраст не давал о себе забывать. Всё же это был кабинет писателя – полководца российской литературы. Это сравнение было вполне уместно, если обратить внимание на шкаф, в котором на полках,

словно солдаты выстроились в длинный ряд книги Александра Никитича, переведённые на немецкий, английский и французский языки. Даже на китайском и японском языках можно прочесть художественные произведения Плетнёва. На них автор лишь мельком взглянул и предложил взять. Я снял с полки роман «Шахта», переведённый на английский язык. Мне было интересно, ведь работаю я в школе учителем английского языка. Я расскажу детям об омском писателе-«иностранце». Может, чаще станут брать книги Плетнёва, Березовского и Трутнева из школьной библиотеки.

Не только авторские книги выдавали известного писателя, живого классика, мой взгляд натолкнулся на раритет – чудо техники прошлых лет – расчехлённая печатная машинка. Она «восседала» на комоде. Гордо, царственно, как главный экспонат комнаты. Давно мы не читали новых произведений Плетнёва. А может Александр Никитич потихоньку кропал нечто гениальное и «заткнул» бы новыми произведениями за пояс нас, молодых, жадных до признания современников? А может, нет?

Была у Александра Никитича и видеокассета «Тёмные воды глубоки», присланная прямо из киностудии «Мосфильм». Он ждал, когда дети оцифруют запись, переведя на диск. Память об успехе писателя в советские годы была Александру Плетнёву дорога и по сей день. Нет, к сожалению, не писал российский писатель много лет. Исключение составляли вступительные статьи к поэтическим и прозаическим книгам омских авторов. За чашкой вкусного чая началась интереснейшая беседа. Мне оставалось молчать и впитывать то, о чём красивой, правильной речью повествовал рассказчик. Насколько сложной была жизнь Александра Никитича можно представить не только по содержанию его повествования, но и по эмоциям, переживаниям, сопровождавшим его рассказ. Особенно огорчало его то, что со многими дорогими людьми потеряна связь, с кем-то навсегда – годы неумолимы, с другими, пока была возможность, переписывался. Скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто – ты! Приходит на ум русская пословица, когда слышал о его друзьях: Викторе Астафьеве, Евгении Носове. Виктор Лихоносов, вспомнил с горечью Плетнёв, в последнем письме советовал быстрее бросить это неблагодарное занятие, тем свободней станет «дышаться» среди завистников и недоброжелателей его таланта.

Александр Никитич рассказывал о знакомстве с Леонидом Константиновичем Полежаевым, с будущим губернатором Омской области, который работал прежде в системе строительства водоканалов в Казахстане и возводил дамбу. Главное не знакомства с влиятельными издателями и администрацией города, говорил Александр Никитич, а отношение обыкновенных людей к тебе. Ведь писатель, прежде всего,

знаменит читателем, а не званиями, которыми могут наделить большие люди по знакомству.

Я продолжал слушать двух писателей.

– Держи, Коля, – осклабившись, Александр Плетнёв передал отксерокопированные письма известных писателей, ведь оригиналы пропадали, растаскиваясь. Николай Березовский пообещал снова написать о нём и его переписке.

И всё же этот оживлённый человек Плетнёв сейчас мало походил на волевого и сильного писателя. Остался от прежнего силача и мудреца Александра Никитина только высокий рост и широкие плечи.

– Знаете, что для меня счастье? – вдруг спросил меня Плетнёв.

– Где-нибудь опубликоваться ещё! – предположил тогда я, невольно выдавая своё заветное желание. – Получить премию?

– Нет, – равнодушно ответил он. – Чтобы лекарство было вовремя. Спасибо Коле, что не забыл принести корень шиповника. Ещё советский врач советовал.

Корни шиповника Александр Никитич заваривал и пил, как чай. В них содержатся витамины, стимулирующие работу сердца и печени.

Надежда Константиновна вытаскивала из холодильника лекарство. Стоимость каждой упаковки была свыше двух тысяч. Благо, что выдавали их Плетнёву бесплатно. Облизывая синеватые губы, он глядел на принесённую пиццу, аппетитно выделявшуюся на белой скатерти стола.

– Нельзя мне, так бы зарубал!.. – сглотнул слюну Александр Никитич. Он взял свекольную котлету и откусил. Жевал долго и вдумчиво. Ни жирное, ни сладкое, ни белый хлеб – нельзя было есть Александру Плетнёву. Немного содержащих фруктозу продуктов по выходным – теперь было праздником живота для него. Малину, размороженную и похожую на бардовую мякину, с удовольствием кушал российский писатель по воскресеньям. Я представлял, как неприятно, наверное, Александру Никитичу ощущать себя старым и хворающим человеком.

– Литературная жизнь мало для меня значит, - признался Плетнёв и вдруг перевёл на меня взгляд. – Но ты пиши, Власов. Слышал о твоём «Красном лотосе» - о любви ниндзя. Поздравляю, кстати, с вручением литературной премии им. Ф.М. Достоевского. А вот путевые твои заметки в США «По ту сторону неба» я бы почитал с удовольствием! Подпиши книжку. Нынче талантливой молодёжи не хватает!

– Просят прислать новенькое, Александр Никитич? – выяснил Николай Васильевич.

– Татьяна Четверикова просила стихотворения в какое-то московское издание, – пожал плечами Александр Никитич. – Берите, я не против. Все стихи мои хранятся у

Березовского и поэтов из редакции «Вольного листа». На компьютере я не работаю. Интернетом не пользуюсь!

Наступила тишина. И Плетнёв молчал, и задумался Березовский, скорее всего, слушая стремительную работу моих челюстей.

Не знаю, как Николай Васильевич, но, покинув писателя, я чувствовал себя скверно. С одной стороны я узнал много интересного, словно зарядился энергией от писателя, а с другой – было бы лучше, если б Николай Березовский навестил его один. Вспоминая Александра Плетнёва, его сбивчивые, но искренние рассуждения, порой не верю, что он автор великолепного рассказа «Чтоб жил и помнил». Гляжу на фотографию, опубликованную в журнале «Вольный лист» седьмом выпуске, где Александр Никитич, сложив руки на колени, в компании с новосибирским художником и писателем Николаем Мясниковым внимательно слушает Станислава Михайлова и, кажется, вот-вот скажет нечто такое, что заставит всех гостей на юбилее Березовского замолчать и сесть так же спокойно, как он сам.

Многие великолепные писатели перестают творить, преодолевая некий порог своего возраста. Почему? Мешают болезни? Или уже нет потребности писать? На эти вопросы я не могу найти ответа, а у Плетнёва теперь не спросить…

Читайте также:

«Он говорил: твои мысли скачут как испуганные блохи» — Виктор Власов о своем учителе Александре Лейфере и уходящей эпохе писателей.

Самое актуальное в рубрике: Общество

Больше интересного в жанре: Новости