«Многие идут в бизнес не создавать и модернизировать, а только чтобы ощущать себя начальником» - Виктор Скуратов Виктору Шкуренко

Жоглик: Дорогие Викторы, позвольте пару пояснений для читателей. Это уже второе интервью с Виктором Скуратовым в рамках проекта «Переход наличности» с Виктором Шкуренко. Первое вышло в декабре 2016 года — почти 9 лет назад. Во время того интервью вы, собственно, и познакомились. И вскоре стали партнерами по бизнесу. И на многие естественные вопросы относительно вашего бизнеса вы знаете ответы. Поэтому мы договорились, чтобы не превращать это интервью в вашу планерку, я выполню функцию соведущего. Давайте тогда начнем с истории — как интервьюер Шкуренко стал инвестором сети кофеен «Скуратов»?

Шкуренко: Ты правильно сказал, с того интервью все и началось. Тебя можно считать крестным отцом…

Жоглик: Обсудим роялти? (смеются)... чтобы еще и автору идеи Роману Ленделу хватило…

Скуратов: Я знаю, что финансовый директор ТД «Шкуренко» Анна Туркина, когда прочитала то интервью сказала: «Чувствую, что-то будет» (смеются). Я это помню так: мы закончили запись интервью, выключили диктофоны и Виктор между делом мне сказал, мол, если нужны инвестиции, обращайся… А я на тот момент уже какие-то разговоры на эту тему вел.

Жоглик: Можешь сказать с кем?

Шкуренко: Я могу. А то Виктору, наверное, неудобно... Андрей Колмагоров, Илья Иванов…

Скуратов: И другие… Добавлю лишь, что самым известным потенциальным инвестором был бывший кандидат в президенты России предприниматель Павел Грудинин. Мы даже встречались с ним в нашей кофейне в Москве на Калашном ряду. Нас познакомил общий друг экономист Влад Жуковский (включен минюстом в реестр иноагентов). Это было в 2016 году. А с Виктором Шкуренко у нас после интервью состоялось несколько встреч и на третьей или четвертой — она была в фитнес-клубе — я уже понял, что мы договоримся.

Шкуренко: Помню, накануне у меня была вечеринка, с которой я вернулся под утро и почти не спал, поэтому мы так быстро и договорились (смеется).

Жоглик: Скажи по секрету, что такого предложил Шкуренко, чего не смогли другие?

Скуратов: Для меня очень важный фактор, чтобы в нас верили и доверяли нам. И еще принципиальный момент: у нас своя особенная корпоративная культура… И был огромный риск, и мы этого боялись, что инвестор будет вмешиваться во внутренние процессы и тогда мы эту ценную культуру просто потеряем… А без нее пропадет и само желание заниматься этим бизнесом.

Шкуренко: Я, кстати, это очень хорошо понимал, и сразу дал обещание — не вмешиваться во внутреннее управление. Я участвую только финансами.

Жоглик: Я помню как мы однажды делали интервью в кофейне на Интернациональной и я спросил Виктора Шкуренко может ли он договориться, чтобы музыку сделали потише, а то диктофонная запись будет плохая. И ты извиняющимся тоном сказал, мол, тут так не принято. Это было, конечно, и неожиданно и в то же время круто.

Шкуренко: Да я помню это интервью с Романом Канушиным. Этот принцип сети «Скуратов» меня тоже в свое время очень подкупил: независимо от того — кто ты, стоял ли ты у истоков компании, вложил в нее миллионы или пришел работать баристой первый день — правила для всех одни.

Скуратов: Да. У каждого свои причины иметь бизнес. Многие идут в отрасль только для того, чтобы чувствовать власть. Не создавать, не модернизировать, а просто ощущать себя начальником.

Жоглик: Как я тебя понимаю. В отрасли медиа этот подход тоже процветает… (смеется)

Шкуренко: Ну не сравнивай, в медиа по закону владелец не может вмешиваться в редакционную политику.

Жоглик: По закону не может. По понятиям может…

Скуратов: В нашем с Виктором случае был важный момент: с самого начала была очевидна наша единая система ценностей и общее представление о будущем, о развитии…

Жоглик: То есть Шкуренко никогда в вашу работу не лез?

Скуратов: Нет в то что касается корпоративной культуры или морали. Но когда мы делали необдуманные бизнес-шаги или шли на риск, на который идти не стоило, он открыто говорил нам: «Ребята, вы какую-то херню творите!» (смеется).

Жоглик: О это интересно. Можно на конкретном примере?

Скуратов: Мы открывали кофейни там, где не стоило этого делать. Полезли сразу в слишком большое количество городов. А лучше было развиваться в Омске и Москве. А мы в итоге зашли сразу в семь городов. Правда, позже у этого подхода обнаружились и плюсы. Сейчас нам гораздо проще масштабироваться в тех городах, где мы уже есть. Но тогда это был минус и довольно болезненный, потому что сразу пошли резкие убытки.

Шкуренко: Такая ситуация продолжалась примерно два года. Но даже в это время рос такой показатель как like-for-like, это соотношение продаж в конкретной кофейне по отношению к прошлому году. Это аргумент затыкал мне рот (смеется), я ведь как сетевик знаю, что это за показатель. Поэтому я понимал, надо просто подождать. И мое инвесторское терпение меня не подвело. Мы начали работать с 2017 года, а уже к 2019-му ситуация стала налаживаться. А к 2020-му пандемийному году… удивительно, но мы уже впервые показали чистую прибыль. То есть в начале максимальная выручка одной кофейни была примерно 1,5 млн рублей в месяц. Сейчас есть кофейни и с выручкой — 8 млн в месяц.

Жоглик: Когда вы начинали звучала фраза про открытие 70 или 80 кофеен? Как сейчас обстоят дела?

Скуратов: Когда мы обсуждали этот проект с Виктором прозвучала цифра 100. Круглая — это красиво. Я посчитал сколько стоит одна кофейня — 5 млн рублей — и умножил на сто. Говорю: пятьсот. Так и договорились.

Жоглик: Сколько кофеен удалось в итоге построить к сегодняшнему моменту?

Скуратов: 63 кофейни. Получается, в Омске — 17, в Москве — 14, в Казани — 9. Новосибирск — 8. Там одну кофейню на Советской закрыли, а другая открылась 16 апреля. Еще Самара — 6, Санкт-Петербург — 5, Нижний Новгород — 4.

Жоглик: А как часто закрываются кофейни и по какой причине?

Скуратов: Первую кофейню мы закрыли в Москве на Малой Ордынке еще во время ковида. Она была убыточной, вообще не выходила в плюс. И это единственная локация, где арендодатели не пошли на уступки во время пандемии. Со всеми остальным владельцами помещений, где располагаются наши кофейни — абсолютно со всеми — мы каким-то образом договорились. Даже крупные компании, типа «Меги», пошли навстречу. А здесь — ни в какую. И мы подумали: «Ну, слава богу, теперь есть повод ее закрыть». Мы приняли это решение буквально за минуту.

Жоглик: Сейчас есть убыточные кофейни?

Скуратов: Каждая кофейня, по сути, самодостаточна. Из 63 кофеен — операционных убытков нет ни у одной. У нас, по сути, только две кофейни, которые можно назвать проблемными. Это в «Меге» в Химках. Мы думали, Химки это продолжение Москвы и там будет работать энергия столицы. Но нет. Оказалось Химки это просто другой город. Люди из Москвы туда не ездят, а жители Химок — очень самодостаточные, едут в Москву на работу и сразу возвращаются. Мы этого не знали.

Жоглик: Когда вы закрывали первую кофейню какие эмоции испытывали?

Скуратов: Первую тяжело было закрыть. А дальше проще к этому относишься. Владельцы Камергерского переулка Сергей Ильченко и Ирина Ковалева, когда мы с ними познакомились, сказали мне: предприниматель больше растет когда закрывает, а не открывает бизнес. Потому что для этого нужно даже больше смелости. Вовремя закрыть — очень тяжело. У тебя появляется эмоциональная привязанность, тебе кажется, что ты где-то совершил ошибку, ты откладываешь решение о закрытии, пытаешься отыграться как в казино, тратишь силы, энергию… Но в итоге нужно все-таки признать, что это бессмысленно. И это не просто.

Шкуренко: Так, а давайте теперь я вопрос вставлю. Я тоже готовился к интервью, хотя это было сложно, мы же много общаемся и я примерно знаю как Виктор может отвечать на вопросы. Поэтому я не поленился перечитал то самое интервью. Я хотел проверить насколько сбылись те твои прогнозы. Ведь любой успешный предприниматель — это визионер… Ой, я ничего запрещенного не сказал? Госдума еще не приравняла визионерство к сатанизму? Короче, в том интервью ты говорил, что не будешь открываться в Санкт-Петербурге. Но зато точно зайдешь в Калининград.

Скуратов: Страшно, если бы за эти годы я ни разу не поменял свое мнение. Вот это был бы кошмар (смеется). Это когда Илона Маска обвиняют, что он фейкомет, его заступники всегда говорят, дескать, он искренне верит в свои заблуждения. Вот и я тоже искренне верил (смеется). Конечно, у нас были некоторые идеалистические представления. Например, что можно открыть одну кофейню в городе, и она будет эффективно работать. Оказалось это не так. Она может условно в плюс работать, но по-настоящему результат почувствуешь, если сразу открывать 5-10 точек. Поэтому, да, до Калининграда мы так и не добрались. И пока развиваемся в текущих городах. У нас есть следующий пул городов-миллионников, либо около миллионников — вроде Тюмени, — в которые мы хотим выйти. Есть и такие города, которые интересны нам не потому, что туда ездят туристы, вроде Сочи, а потому, что это интересный, бурно развивающийся рынок. Поэтому мы смотрим, пытаемся понять: анализируем выручку у коллег, конкурентов. Мы просто держим это в голове. Но здесь важно сказать: основная выручка у нас растет везде, но больше всего в Москве. В десятку лидеров по выручке не входит ни одна кофейня из Омска. А раньше Омск был нашей абсолютной базой. Омские кофейни и сейчас отлично растут, но Москва растет быстрее, и может вырасти еще в десять раз больше. И тогда, возможно, выручка от московских кофеен составит 90% от всей сети. Так и делают многие предприниматели — сосредотачиваются на одном рынке. Поэтому по выручке мы в ближайшее время, скорее всего, станем московско-питерской сетью.

Шкуренко: Еще в том интервью ты ожидал и опасался прихода в Россию и Омск «Старбакса». А вместо него пришла сеть «Ярче», которая стала серьезным игроком на рынке.

Скуратов: «Ярче» это, наверное, самый мощный игрок для тех, кто думает только о кофе, и не думает о сервисе. В магазинах «Ярче» стоят очень дорогие кофемашины, используется качественное зерно, и они делают стратегический акцент именно на кофе как продукте. У них продуманная цена. Кстати одно новосибирское издание проводило опрос среди читателей — какая лучшая кофейня Новосибирска? Мы заняли первое место, второе — «Академия кофе», а третье — «Ярче». Это был интересный результат. Вообще из всего федерального ритейла только две компании делают настоящий стратегический фокус на кофе — это «Газпром нефть» на заправках и «Ярче».

Шкуренко: Еще вопрос про демосковизацию — назовем это так. Ты же колебался по поводу расположения главного офиса: Омск или Москва… А сейчас, я так понимаю, эта тема для тебя уже не актуальна…

Скуратов: Нет, мы не рассматриваем это. Как будто бы душа к этому не лежит.

Шкуренко: Я не уверен, что в московском офисе можно повторить ту атмосферу, ту культуру которую вы создали в Омске. Я когда к вам в гости захожу, я удивляюсь и наслаждаюсь…

Скуратов: Я прочитал обновленное издание книги Ицхака Адизеса «Управление жизненным циклом корпорации». Первое издание вышло в 1999 году, а в 2021 он дополнил книгу новой финальной главой и рядом уточнений. Ранее Адизес утверждал, что в основе любой компании лежит предпринимательство. Он выделял четыре ключевые управленческие роли: производственную (P), административную (A), предпринимательскую (E) и интеграционную (I). До 2010-х годов он подчеркивал, что двигатель развития — это именно предпринимательская функция. Однако в обновленной версии он делает акцент на мотивации, стоящей за действиями предпринимателя. Он пишет, что в центре теперь не просто действие, а мотив, который побуждает к этому действию. То есть в основе успешного развития лежит внутренний импульс — эмоциональный, личностный, глубинный. Это может быть не только желание заработать, но и травма, ностальгия, любовь к делу или городу — то, что идет из прошлого и формирует настоящее. Поэтому на первое место Адизес теперь ставит интеграционную функцию — способность человека и команды быть включенным, работать с другими, быть преданным общей миссии. Роль интегратора понимается шире: это и эмоциональное вовлечение, и совместимость с культурой, и способность строить устойчивые связи. Поэтому я понял, что мне по ряду объективных причин просто комфортнее находиться в Омске.

Шкуренко: А что думаешь о международной экспансии? Я помню звучал Казахстан, Лондон, США и потом внезапно Индия… (смеется). Ну я понимаю, это большой развивающийся рынок.

Скуратов: Зачем идти в те регионы, которые беднее, чем Россия? Скажем, страны СНГ… Там не сработает синергетический эффект. Соответственно, если куда-то и двигаться, то только туда, где рынок больше, чем российский. Открыть кофейню в Казахстане или Узбекистане стоит столько же сколько и в Екатеринбурге. Но Екатеринбург для нас будет в разы интереснее. За 8 лет мы в России пришли к определенному уровню. И пока здесь есть возможности для роста, идти куда-то еще бессмысленно. Поэтому мы потенциально смотрим на те рынки, которые больше России. Я обсуждал этот вопрос с Ильей Мишельком из «Додо Пиццы». Он сказал важную вещь: начинать международную экспансию нужно, не теряя интерес к самому бизнесу. Если экспансию воспринимать как лекарство от старости, а не реальную точку будущей прибыли — это уже от лукавого. Здесь важна предпринимательская энергия.

Жоглик: Давай поговорим про твои шаблоны потребления. Виктор Шкуренко на заре вашего знакомства восхищался, что ты совершенно не озабочен личным потреблением. тебе чужды скупка недвижимости, коллекционирование дорогих тачек. Он говорил ты чуть ли не на дешевом такси передвигаешься… Что-то изменилось за эти годы?

Скуратов: Квартиру я так и не купил. Машина у меня старая 92-го года, которую я приобрел у друга отца. Она мне очень нравилась — я ее постоянно ремонтирую, уже шесть лет. Все свободные деньги трачу на путешествия. У меня родители, как и я сам, никогда не путешествовали. А за последнее время мы всей семьей, с дочкой, успели побывать в Южной Корее, Японию, Европе.

Жоглик: А если незнакомая девушка на вечеринке подойдет и спросит в лоб, мол, ты богат? Что ответишь?

Скуратов: Даже когда у нас были только долги, мне уже казалось, что я богат (смеется). Ни во время пандемии, ни когда нужно было все деньги направить на достройку кофеен — у меня не возникало ощущения самоуничижения, что я, типа, бедный. С момента, когда я смог заплатить за аренду квартиры и за интернет я чувствовал себя хорошо. У меня в юности был музыкальный автомат в ресторане «Охотничий привал» на авторынке. Туда бросаешь деньги, и он играет музыку для посетителей. Как в американских барах. Мы его с отцом из Владивостока привезли. И однажды я пропал куда-то на неделю, были какие-то праздники в этом баре. Я вернулся и достал из автомата целых 10 тыс. рублей. Это был 2009 или 2010 год. У меня была настоящая эйфория. Как будто в лотерею выиграл. Я никогда не чувствовал себя настолько богатым. Богатым и счастливым. Да, да. Сидел и думал, куда могу эти деньги потратить. Голова просто лопалась. Я их постоянно пересчитывал…

Шкуренко: Ты сказал, что вы музыкальный автомат везли вместе с отцом. Родители тебя поддерживали в твоих бизнес-начинаниях?

Скуратов: Да и это для меня очень важно. Самое важное. Еще до того, как я Виктора встретил, мы открывали кофейню в Москве и мне не хватало денег. А у родителей была единственная, по сути, их большая собственность — дом построенный в нулевых. Тогда он стоил миллионов 8 примерно. И я его заложил — за 4,5 млн рублей, потому что мне нужны были деньги. И родители на это пошли, без всяких «если».

Жоглик: У тебя в компании работает много зумеров. Насколько они соответствуют тем негативным стереотипам, которые распространяет про них скуф-лобби (смеется)?

Скуратов: Да, многие говорят, что зумеры не хотят работать. Это вранье. У нас средний возраст бариста — 20-22 года. Молодое поколение, по моим ощущениям, работает лучше, чем наше. Единственное — они будут выкладываться там, где им действительно нравится. Где работа соответствует их времени и ценностям. Их не нужно заставлять. Нужно вдохновлять. И тогда уровень самоотдачи будет совсем другой. Они не хотят, как их родители, провести 40 лет на одной работе, и не оставить после себя ничего, ни следа.

Жоглик: Как ты подбираешь кадры? 

Скуратов: Очень простая история: люди подбирают себе подобных. Ты сам — транслятор этих ценностей. Ты берешь людей, с которыми тебе комфортно общаться не только на работе. Они потом сами становятся лидерами, управленцами. И будут также набирать тех, с кем им приятно. Это очень простая схема. На самом деле, процентов 90 ребят я уже не знаю лично. Это просто невозможно — у нас более 60 кофеен. Но при этом есть простой тест: нравится ли тебе человек, можешь ли ты с ним пообщаться, совпадаете ли вы по ценностям. Если да — значит, вам будет проще работать и решать любые проблемы. Потому что если человек не твой, сразу начинаются лишние объяснения, разночтения, приходится придумывать новые стандарты, подстраиваться. А когда человек твой — все сильно упрощается. Когда в 2022–2023 годах начался кадровый дефицит, он подкосил многих в нашей индустрии. Люди начали снижать планку к кандидатам. У нас история была другая: мы, наоборот, планку повысили. Но при этом постарались максимально расширить воронку, чтобы больше кандидатов проходили собеседования. Не пускали всех подряд с расчетом «обучим потом». Потому что если начинают приходить не свои — культура разрушается, и свои начинают уходить.

Шкуренко: Мне очень нравится этот принцип. Хотя моего сына не взяли на стажировку в «Скуратов» (смеется). И я никак не мог повлиять на это. Даже не пытался. Я по глупости ему рекомендовал сказать, мол, хочешь временно поработать, на полгода. Это и была роковая ошибка — его за это не взяли. Пришел обиженный, говорит: «Зачем ты мне это посоветовал?»

Скуратов: В старом бизнесе многое решалось по знакомству, через доверие. Брали родственников. Это была норма. Но меня всегда это бесило. И я, наоборот, пытался сделать так, чтобы устраивались не по связям, а по таланту.

Шкуренко: А я лично считаю, что даже предприятия, которые набирают персонал по семейному принципу, через связи, — это тоже рабочая модель. У нее есть свои плюсы. Просто здесь — другая ситуация. В мире не может быть все одинаково, все работают по-разному. Вот, скажем, компания Mars — это частная фамильная компания. Ею управляет одна и та же семья уже более ста лет. Она очень эффективна, никогда не выходила на биржу и остается супер закрытой. И, казалось бы, она нарушает все правила, которые принято считать обязательными: закрытость, семейность, отсутствие внешних инвесторов. Но при этом остается современной до сих пор. То есть, она меняется внутри. И для этого им не обязательно вливать туда «свежую кровь».

Скуратов: Это как раз к теме разговора — почему предприниматель начинает заниматься бизнесом. Мне всегда казалось, что неправильно делать это только ради заработка. И могу с уверенностью сказать, что чаще всего у тех, кто идет в предпринимательство только ради денег и обеспечения собственной семьи — у них больше неудач. Потому что человек либо останавливается, как только зарабатывает первые деньги и закрывает свои потребности — он выполнил цель. Либо даже не доходит до этого, потому что не может замотивировать себя и команду. Да, деньги важны для всех, но важны не только деньги. Очень важно — ради чего ты все это делаешь. И мне кажется, что с таким набором ценностей даже проще принимать решения. Когда ты исходишь из своих принципов — ты быстрее принимаешь решения.

Шкуренко: Да бывали ситуации, когда кто-то предлагал Виктору «какую-нибудь тему». Но он в этом плане сдержан — он понимает, что успешен именно в «Скуратове», и у него нету завышенного самомнения, что после кофеен он теперь может управлять, условно, «Газпромом». Он к этому относится осторожно. Хотя, насколько я понимаю, предложения к нему поступают со всех сторон — и снизу, и сверху. Хоть клинику открывай, хоть что угодно. Используй бренд «Скуратов» как зонтик — магазины, франшизы и так далее.

Скуратов: Были случаи — не будем фамилии называть, когда приходили люди и говорили: «Давайте что-то откроем, я займусь, скажем, джиаром, связями с государством». И здесь наступал принципиальный момент: даже если это сулит заработок, но это против твоих принципов — ты на это не пойдешь. Чего нам только не предлагали за эти годы — но у нас два железных принципа. Первый — нельзя стать нашим поставщиком, просто потому что ты где-то кого—то знаешь, типа важного Васю или ресурсного Петю. Нам вообще без разницы. Главное — чтобы продукт был лучший, для нас и для наших гостей. Все. И второй — это когда говорят: «У нас есть классное место, у нас там связи». А я понимаю: ну и что? Это сделает наш сервис лучше? Нет.

Жоглик: А когда приходят люди с каким-то культурными коллаборациями?

Шкуренко: Можно я тут реплику вставлю. Мне так импонирует, что Виктор и его команда могут колабиться с какими-то полунищими модельерами из Нижнего Новгорода и при этом отказать очень крупному игроку. Я знаю, что они очень бережно относятся к своему бренду и рассматривают коллаборации только с теми, кто схож по ценностям. У Виктора в этом еще одна сложность: ему часто приходится отказывать, и он уже научился.

Скуратов: У нас в маркетинге есть внутренняя шутка: они чемпионы мира по отказам. Потому что каждый день приходит больше одного запроса: «Давайте заколлаборируемся». Мы на коллаборации почти не идем, только там, где изначально сами заинтересованы. Вот, например, с Дамиром Муратовым — коллекция, коллаборация. Когда я узнал, я был очень доволен, потому что тот мерч, который сделал Дамир Муратов, — просто выдающиеся вещи. Он понимает, что такое «Скуратов», понимает его «омскость».

Жоглик: Муратов — это выдающийся омский деятель искусств, которого власти почти не замечают, а потом как с Летовым и Кутиловым будут локти кусать, «ох, каким он парнем был…»

Шкуренко: Я знаю он к этому относится с иронией. Мы с ним это обсуждали. Я говорю: «Дамир, когда ты умрешь, твои картины будут стоить целое состояние. И поскольку они у меня уже есть, я заработаю. Ты уж извини». А он смеется: «Я все понимаю. У нас художников такая жизнь. Потому что когда мы умираем, мы прекращаем творить, и количество становится ограниченным». Но я в любом случае желаю ему крепкого здоровья.

Скуратов: Кстати у нас скоро будет еще одна очень неожиданная омская коллаборация, но пока бренд партнера называть не буду. А лучше еще раз расскажу про наш «Скуратов Фест» — меня отдел маркетинга попросил это сделать (смеется).

Жоглик: Давай мы тогда тебе подводку сделаем: «Виктор, расскажите о планах на будущее?» (смеется).

Скуратов: В общем, этот фестиваль — продолжение ДНК нашего бренда. Нам хочется не просто развивать компанию, а сделать так, чтобы о нас знали и через нас меняли отношение к Омску. И на самом деле, кто бы как скептично не относился к этому тезису — он работает. И наша деятельность помогает удерживать в Омске людей — даже хотя бы тех, кто у нас работает. Честно говоря, раньше я и сам был скептиком, воспринимал все эти движухи как обузу. Теперь же я пересмотрел свое отношение. Вот, у нас есть лапшичная, бар «Свое место» и так далее. Сейчас я это воспринимаю как элемент не столько бизнеса, сколько разнообразия в Омске. Это, действительно, добавляет Омску привлекательности.

Жоглик: Эффектно закончил (смеется).

Скуратов: Ладно, давайте тогда завершим интервью на другой ноте — с того чего начали, со знакомства с Виктором. Я кстати эту историю никогда публично не рассказывал. Мы могли познакомиться гораздо раньше — еще в 2004 году. Был финал — «Металлург»-«Авангард». Чемпионский сезон. На матч едут два автобуса с фанатами. В первом ехал мой папа с друзьями. И он взял меня с собой. Мне тогда было 15 лет. В нашем автобусе все были в разной форме: кто болел с 80—х, кто с 90—х, кто с нулевых. Кто в лес кто по дрова… И тут нас обогнал второй автобус. И из него выходят другие фанаты, все в одинаковой белоснежной форме, стильные, красивые. И я спрашиваю отца: «Пап, а это кто?» Он отвечает: «А это — шкуренковские» (смеется).

Еще больше оперативных новостей о ситуации в Омской области и России мы публикуем в нашем Телеграм-канале по ссылке и в канале Max по ссылке. Подписывайтесь, чтобы оставаться в курсе событий.

Самое актуальное в рубрике: Переход наличности со Шкуренко

Больше интересного в жанре: Интервью