Андрей Хабаров: «Они думали, что держат творца за бороду»
Адвокат Андрей Хабаров откликнулся на громкие уголовные дела в силовых ведомствах России и подробно рассказал «ДО» о сторонниках провокационного принципа «мотылька и лампочки», разработанного начальником Московского охранного отделения Сергеем Зубатовым и от которого впоследствии пострадали тысячи предпринимателей.
В начале мая в СМИ попали сведения о том, что главный борец с коррупцией в России начальник Главного управления по экономической безопасности и противодействию коррупции (ГУЭБ и ПК) МВД РФ, самый молодой за всю историю МВД России генерал-лейтенант Денис Сугробов, его заместитель генерал-майор Борис Колесников и еще более десятка оперативных сотрудников ГУ МВД России и их агенты были арестованы по обвинению в провокации взяток и превышении должностных полномочий, состоящих в фальсификации материалов уголовных дел, совершенных в составе организованного преступного сообщества. Жертвами стали десятки предпринимателей и чиновников.
Андрей Евгеньевич, в профессиональной среде вы считаетесь экспертом в области разоблачения полицейской провокации. Ваши защиты по таким делам в значительной степени обеспечили вам первое место в общероссийских рейтингах юридического портала Право.RU по уголовному праву. Как вы оцениваете события с обвинениями, предъявленными генералу Денису Сугробову?
— То, что в ГУЭБ и ПК МВД России в течение нескольких лет осуществляло свою деятельность организованное преступное сообщество, для меня новостью не является. Полагаю, что если не в каждом, то во многих аналогичных региональных управлениях такие группировки существуют. Считаю так хотя бы потому, что провокация в борьбе с преступлениями коррупционной направленности стала за последние годы ведущим методом оперативной работы полицейских в костюмах от Brioni.
Еще в 2000 году А. А. Мастерковым в рамках его диссертационного исследования «Уголовно-правовые и криминологические аспекты провокационной деятельности» было установлено, что более половины опрошенных сотрудников оперативных подразделений МВД со стажем оперативной работы более трех лет считают несомненно возможным провоцировать лицо к совершению преступления с целью его последующего изобличения, а более 20% опрошенных имеют практический опыт провокационной деятельности. За прошедшие с момента исследования 14 лет эти цифры существенно увеличились.
Что же касается обвинения генералов МВД и их подчиненных (в том случае, если их обоснованность подтвердит суд), то это казус, именно казус, обусловленный только одним — неудачной попыткой спровоцировать на получение взятки заместителя руководителя 6-й службы 9-го управления ФСБ России. Создается впечатление, что генерал и его люди на каком-то этапе вмененной им деятельности посчитали, что они творца даже не за бороду держат. Если бы на месте сотрудника ФСБ оказался очередной чиновник или предприниматель, уверен, проблем с дальнейшей деятельностью у группировки не было бы.
Предъявленное высокопоставленным сотрудникам МВД обвинение содержит описание типичных наработанных схем осуществления провокационной деятельности сотрудниками полиции, которые с учетом местной специфики масштабно применяются в равной мере и в регионах России. Свидетельствую это как адвокат, который осуществлял защиты по таким делам как в Омске, так и еще в 9 регионах России.
Вот как это выглядело в данном деле. В первой группе эпизодов к жертве подводили так называемого «ряженого» действующего или бывшего сотрудника МВД либо агента, который специализируется на провокационной деятельности, работая под прикрытием. Например, один такой «ряженый» под оперативным псевдонимом Каримов участвовал в 18 уголовных делах по взяткам в качестве свидетеля или потерпевшего.
Кроме «ряженых» под жертвы в рамках оперативного эксперимента подводились так называемые «торпеды» — состоящие на связи предприниматели, задачей которых являлось убедить жертву принять предложение о взятке за общее покровительство или совершение конкретных действий в пользу взяткодателя. В отдельных случаях по наиболее важным жертвам «ряженые» и «торпеды» работали дуэтом, то есть совместно, распределяя роли при совершении провокации.
Вторая группа случаев иллюстрирует метод, при котором задержанного за мелкую взятку чиновника вербуют, дают ему деньги и направляют для дачи взятки к вышестоящему чиновнику, которому взятка фактически всовывается в руки, после чего он сразу задерживается.
Сам же взяткодатель (провокатор) или вообще освобождается от ответственности, или с ним заключается соглашение о досудебном сотрудничестве, что сводит правовые последствия для него к минимуму.
Собственно, провокация всегда идет под руку с фальсификацией доказательств по делу и оговором невиновных лиц, что практиковала, судя по обвинению, и преступная группировка борцов с коррупцией, где такие дела были поставлены на поток.
Что, по вашему мнению, явилось отправной точкой развития провокации в современной России как метода оперативно-разыскной деятельности?
— Прозвучит странно, но провокация как метод ОРД в его нынешних формах и масштабе берет свой отсчет с начала 2000-х и связана с изменением государственной уголовно-правовой политики в отношении наркомании. К 2003 году в уголовном законодательстве происходит резкое ужесточение ответственности за преступления в сфере оборота наркотических средств, и создается новая самостоятельная правоохранительная структура — Госнаркоконтроль.
Оценка деятельности Госнаркоконтроля, как, впрочем, и подразделений полиции по борьбе с коррупционной преступностью, полностью основана и зависит от количества выявленных сотрудниками этих оперативных служб преступлений соответствующих категорий. А преступления эти являются латентными, то есть факт их совершения можно установить, как правило, только проведя соответствующую оперативную работу. То есть их нужно выявлять.
Это очень сложная и кропотливая работа. При этом система построена таким образом, чтобы иметь карьерный рост, премии, очередные и внеочередные звания сотруднику такой службы от рядового опера до генерала необходимо каждый год демонстрировать улучшение показателей по выявленным преступлениям в сравнении с предшествующим годом. В противном случае твоя работа будет оценена неудовлетворительно с вытекающими отсюда последствиями карьерного и материального плана.
Но выявлять латентные преступления — это не грибы по лесу собирать. Даже при сборе грибов у тебя нет гарантии, что в следующем году соберешь их больше, чем в нынешнем. Поэтому как бы ты честно и упорно ни трудился, не факт, что показатели будут год от года только расти. Возникает вопрос: что делать? И ответ был найден — если не можем выявлять реально совершенные латентные преступления, то следует их создать, после чего успешно выявить.
Бесспорно, есть и иные мотивы для провокации, носящие заказной характер — разрушение или изъятие бизнеса, устранение конкурента на рынке, дискредитация неудобного должностного лица и другое. Но мотив, связанный с обеспечением необходимых показателей деятельности, в количественном выражении является основным.
Так вот, возвращаемся к началу 2000-х и Госнаркоконтролю. В изложенной ситуации сотрудники данной службы, как, впрочем, и подразделений милиции, специализирующихся по делам о наркотиках, стали массово применять провокацию в своей оперативной работе. Агенты по десятку раз проводили у сбытчика контрольные закупки, каждая из которых составляла самостоятельно выявленное преступление. Таким образом достигалась контролируемая по количеству дел выявляемость преступлений.
Здесь следует сказать, что в значительной степени распространению такой практики по делам данной категории способствовала позиция судов, которые, не колеблясь, признавали отсутствие во второй и последующих контрольных закупках провокации и осуждали людей в соответствии с предъявленным обвинением. Начиная с дела «Ваньян (Vanyan) против Российской Федерации» (Страсбург, 15 декабря 2005 года), ЕСПЧ стал выносить одно за другим решения по таким делам против России, признавая в действиях сотрудников российских оперативных служб провокацию.
В конечном итоге в настоящее время российская судебная практика претерпевает изменения. Но за время существования этой практики провокация как метод ОРД стала обыденным, я бы сказал, заурядным фактом современной правоприменительной практики, уверенно обосновавшимся в системе борьбы, в том числе с преступлениями коррупционной направленности.
Какие еще обстоятельства способствуют провокации?
— Их несколько, но главное из них — это отсутствие действенного прокурорского и судебного контроля за ОРД, сопряженное с несовершенством законодательства об ОРД. При всей опасности для общества бесконтрольной ОРД законодательство о ней не содержит реальных механизмов, позволяющих своевременно предотвратить или, по крайней мере, вовремя пресечь злоупотребления в этой сфере.
Возьмите, к примеру, одно из наиболее распространенных оперативно-разыскных мероприятий — прослушивание и запись телефонных переговоров. Закон об ОРД не обязывает инициатора этого ОРМ хранить и представлять по требованию следователя, защитника или суда записи всех переговоров лица за период проведения ОРМ. Инициатору позволено по своему усмотрению выбрать и представить следователю, а соответственно, и в суд только отдельные телефонные разговоры.
Это породило один из способов фальсификации доказательств по делам провокационной направленности. Телефонные разговоры, в ходе которых жертва провоцируется к совершению преступления, в материалах уголовного дела не представляются. На вопрос о том, почему в материалах дела представлены не все телефонные разговоры обвиняемого, ответ один — эти разговоры не представляют интереса для дела.
Порождая разговор о законодательном регулировании той же прослушки, закон об ОРД не предусматривает обязанности инициатора данного ОРМ представлять в материалы дела подлинники, то есть первый экземпляр записи, что создает объективные сложности, а зачастую делает практически невозможным по представленным копиям записей экспертным путем установить внесение в них изменений, то есть монтаж. Равным образом не предусмотрена обязанность оперативной службы представить в дело подлинник судебного решения, разрешающего прослушивание телефонных разговоров.
В законе об ОРД прямо указано, что представляется копия такого решения. При этом в суде такое решение выносится в единственном экземпляре, которое передается инициатору ОРМ. Получается, что в деле подлинника документа, определяющего законность нарушения конституционного права граждан, нет, в суде нет, а есть он только у заинтересованного в исходе дела лица.
Таким образом, в законодательстве созданы условия для желающих фальсифицировать материалы дела провокационной направленности.
Станислав Жоглик
Фото: Вадим Харламов
Текст опубликован в газете «Деловой Омск» №19 (023) 27 мая
Самое актуальное в рубрике: Общество
Больше интересного в жанре: Статьи
Просмотры: 5737
Самое читаемое
Комментарии пользователей (всего 1):