Голь, моль и хер повдоль: записки журналиста из-за решетки

Какое-то время назад в Омске случилась пятница. Но вместо того, чтобы встретить это культовое событие традиционным экзистенциальным стоном, я оказался в маленькой вонючей комнатке с решетками на окнах и мощной железной дверью... В компании таких же горемык, привыкших проводить этот день совсем иначе.

Уикенд «в гробу»

Несколько лет назад, когда только начиналась эпоха «великих посадок» и в заключение стали попадать люди, которых еще недавно было просто невозможно представить в подобных декорациях, я стал как-то сильно париться на эту тему. Что чувствует человек, перед которым вчера были открыты все радости мира, а сегодня он заперт в десяти квадратах и все его развлечения сводятся к попыткам угадать время по положению луча солнышка на стене камеры? И париться я стал не потому, что у меня как-то развита скрытая психология преступника, а лишь потому, что бог умер в России, и на его месте воцарилось единственное доступное нашему разуму божество (как сказал бы Камю) — случай.

Вот благодаря такому же случаю и определенным связям удалось посмотреть на этот мир изнутри.

У меня было условие — чтобы никто из персонала данного заведения не знал, что я журналист и нахожусь здесь по предварительному сговору.

Иначе началась бы показуха, а я этого терпеть не могу.

Посидеть в СИЗО не удалось, но зато место нашлось в специальном приемнике для содержания лиц, подвергнутых административному аресту. Это на улице Красного Пахаря. Тоже то еще местечко. В славных традициях.

Сразу оговорюсь — я не хочу, чтобы этот текст выглядел неким стебом — как весело и оригинально я провел уикенд, подобно людям, которые ради новых ощущений ночуют в гробу. Я бы хотел рассказать, как навсегда гаснет одна из лампочек души (уж извините за пафос) после того, как решетка с грохотом закрывается за твоей спиной.

«Пальцы расслабьте...»

К спецприемнику меня привезли на полицейской машине бренда БМВ. Сам я находился в легкой прострации, поэтому не обратил внимания на марку. Мне уже потом соседи рассказали. Оказывается, это одно из немногих развлечений в камере — смотреть, кого привезли, и радостно улюлюкать вслед тем, кто «откинулся» на волю.

Прежде чем попасть в камеру, пришлось пройти ряд занимательных ритуалов. «Принял» меня сотрудник охраны — молодой парень умеренно интеллигентного вида с умными, слегка печальными глазами. С таким же выражением лица, пожалуй, уместно делать селфи со своим палачом.

Он попросил достать все из карманов, снять ремень и шнурки. Был довольно вежлив.

Забегая вперед скажу, что это единственный представитель системы, который ни единым намеком не маркировал наши отношения в формате «начальник — зэк».

Он с интересом осмотрел меня. Я стоял в строгом приталенном пальто, со свежей стрижкой из барбершопа, шарфом, причудливо замотанным вокруг шеи, и, пожалуй, чересчур самоуверенным для здешних мест выражением лица.

Все мое барахло, включая телефон и банковские карточки, изъяли и сложили в небольшой железный ящичек. Среди вещей была еще кофта со шнурком, фиксирующим капюшон. Сотрудник осмотрел ее и махнул рукой.

— Ладно… Вы же всего на пару дней…

Дальше меня отправили на «обкатку». Сфотографировали в фас и профиль. Фотки получились неудачные — был виден второй подбородок. Перефотаться не разрешили.

Молодая блондинистая сотрудница обмазала мне руки черной типографской краской и уверенными волевыми движениями начала прикладывать мои пальцы к листам бумаги. Я хотел помочь ей. Пытался двигаться в такт, но от этого все выходило еще более нелепым. Это ее раздражало.

— Ну вы пальцы-то расслабьте... — нервничала она.

Мои руки в этот момент действительно сжались и по виду напоминали замороженные куриные лапки, торчащие из бабушкиной авоськи.

Рядом стоял умывальник. Мне позволили им воспользоваться. Вода была ледяной. Краска смывалась плохо, руки немели. Тот добрый сотрудник, что «принимал» меня, принес кусок хозяйственного мыла. Я был ему благодарен, поскольку очень переживал, что зайду в «хату» с грязными и мокрыми руками. Вдруг это не соответствует заведенным порядкам. Всякого разного ведь начитался до этого.

«Как это у них называется — шконка...?»

Меня завели в камеру. Дверь захлопнулась. Все шуточки, которые до этого мельтешили в голове, внезапно улетучились. Я оказался в небольшом помещении примерно в 20 квадратов. Потолок цвета юной мочи меланхолично сползал по стенам, превращаясь в нечто болотно-рвотное.

Унитаз находился здесь же в помещении. Это первое, что бросилось в глаза. До этого я где-то читал, что у «административщиков» есть специальное отдельное место для этих дел.

В «хате» уже сидело пятеро человек — я шестой. Хотя койко-мест было всего четыре.

Я напрягся. В голове пронеслось что-то злое, фольклорное, типа, «а твое место у параши...».

— Здравствуйте, примите гостя? — обратился я к коллективу.

Мужики заржали.

— С тебя гость, как с хера трость…

Я попросил определить мне место. Читал, что именно так нужно делать.

Они снова рассмеялись.

— Ты чего? Какое еще место? Садись, куда хочешь…

Я осмотрелся — трое сидели на койках, еще двое за столом. Мне было неловко завалиться на расправленную кровать. За стол тоже. Вдруг бы я вторгся в пространства местного «пахана».

Короче, остался стоять на месте. Самый молодой сиделец подскочил и протянул мне руку.

— Илюха…

— Стас… — с опаской представился я.

— Ты за что загремел? Тоже ДТПшник? — спросил седовласый мужчина, сидящий на койке. На вид он был старшим здесь по возрасту.

— Ну типа того... да я, собственно, и не виноват-то толком… — зная, что меня спросят, я много раз прокручивал эту историю в голове, но в нужный момент сбился.

— Так у меня то же самое… Судья злющий попался… Треху влепил… — вмешался его сосед по койке — дядька лет 40 с крепкими через один красивыми зубами. — А тебя на сколько?

— На двое суток ... — почувствовав дружественную атмосферу, я немного расслабился.

— Всего-то? А меня тоже на трое… — сказал седовласый.

— Меня на четверо… — перебил его мужик за столом, сильно похожий на актера Евгения Леонова в молодости.

— Я уже десятые сутки сижу… — почти прихвастнул Илюха.

— Но зато я сегодня выхожу… — перебил его зубастый.

Пятый мужичок промолчал. Он сильно отличался от остальных. Те были явно «домашние», а этот какой-то худосочный, помятый, в засаленной одежде, сильно потрепанный жизнью, вида лихого: волосы на голове мало того что отсутствовали, так еще и торчали в разные стороны. Видимо, бездомный.

— Блин, с твоим приходом еще душнее стало. Давайте крючок попросим… — предложил мужик, похожий на Леонова.

Илюха подскочил с койки и затарабанил в дверь.

Не то чтобы он был на побегушках... Просто молодой, очень активный парень — кипящий тестостерон, захваченный телом в плен. Он был за любой движняк, лишь бы не валяться на койке.

Охрана передала в дверное оконце полуметровый извилистый крюк, напоминающий кривой стартер. Илюха просунул его сквозь мелкую сетку оконной решетки и попытался открыть створку.

Это действо приобрело торжественный, почти сакральный смысл. Каждый старался поучаствовать в процессе и хотя бы советом помочь «властелину крючка».

Илюха, как неумелый любовник, долго копался. Седовласый не выдержал его мучений, встал с койки и уверенным движением ухватил крючком оконную ручку. В камеру ворвался свежий воздух.

— Слушай, ну че ты стоишь, — обратился ко мне сиделец, который с минуты на минуту ждал своего освобождения, — Присаживайся уже на… эээ, как это у них называется? Шконка?

— Почему у них? У нас… — поправил я.

Не граф Толстой

Я попал в «хату» для некурящих. Это почти пансионат по местным меркам. У курильщиков в камерах народу — тьма... и такой дым отечества стоит, что начинаешь злиться на собственный нос и сомневаться в его необходимости.

У нас курил только Илюха, да и то лишь в момент справления нужды, чтобы перебить запахи. Это было очень деликатно с его стороны.

Я не неженка. В студенчестве 3 года проработал охранником в подземном переходе с его ароматами вечной сырости, ссанья и протухшей цветочной воды (с тех пор не хожу по переходам и ненавижу лилии).

Но в камере смрад несравнимый. Там пахнет дешевым куревом, тухлым яйцом и кислым сыром, лекарствами, потом, слежавшейся пылью, грязными простынями, остро-сладкими испарениями «ночных горшков»… Вся эта палитра дает даже не биологический, а какой-то геологический букет, словно это не наши мелкие людские выхлопы, а эссенция великого исполина — самой тюрьмы.

Седовласый сразу сказал: «Я не Граф Толстой, чтобы в собственные лапти с...ть. Я сюда не сяду». Я последовал его примеру и отказался от любого потребления, чтобы затаить любые выделения. Благо, двое суток — срок не большой.

Илюха сел на 12 суток — и поэтому сразу расслабился. Он даже с некоторой гордостью переживал утренний туалет.

На «Евгения Леонова» было жалко смотреть: он заехал на четыре дня — ни вашим ни нашим — и поначалу тоже надеялся избежать восседания на трон из санфаянса. В первые часы своего заключения он был силен духом, но природа в таких вопросах неумолима. На его лице уже проступили первые морщины сомнений — решимость с каждой минутой покидала. К тому же он накинулся на домашние бутерброды. Слишком жадно, я бы сказал. Во-первых, завонял всю камеру копченной колбасой, которая на свободе пахнет божественно, а здесь лишь усугубляет общее зловоние, а во-вторых, таким образом сам подписал себе «приговор».

«Облажались и ходим с оттянутыми яйцами…»

Илюха гонял без прав, получил двенадцать суток. Седовласый работал водилой (об этом говорила даже его афористичная манера излагаться) у довольно известного омича. Тот во время самостоятельного ночного катания шоркнул автолюбителя на перекрестке. Вышли, посмотрели, заметных повреждений не обнаружили, разъехались. А через пару дней известный омич получил приглашение в отдел ДПС. Седовласый водитель согласился взять вину на себя, чтобы не позорить славное имя, поскольку данная статья не предполагает никакого снисхождения к нарушителю.

— Сел охранять чужой виноградник, б…, а свой не сберег… — грустно шутил он.

Позже я нашел похожую фразу в Библии. Начитанный был водитель. Втихаря я стал записывать его перлы.

«Евгений Леонов» праздновал день рождения, пошел за добавкой в ближайший киоск. Жена увязалась за ним. На улице она слишком бурно выражала восторг по поводу именин супруга — привлекла внимание полицейских. Те сделали ей замечание и были посланы по известному адресу. Попытались ее утихомирить — получили символические увечья. В итоге повязали возлюбленных. Муж попросил составить протокол на него. Полицейские проявили благородство.

— Че, в день рождения и арестовали? — засмеялся седовласый.

— Ну… — насупился «Евгений Леонов».

— О, Господи, пересотвори мир за четыре дня, чтобы не было этих ужасных пятниц… — очень театрально воскликнул водитель. Он чувствовал, что коллектив проникается к нему симпатией, и стал игриво использовать такие мхатовские приемчики.

— Вон как жена старается, бутерброды принесла, — подбодрил «Леонова» мужик с крепкими зубами, — скоро на свиданку пойдешь…

— Не пойду, видеть ее не хочу… — пробурчал «актер» в ответ.

Зубастый тоже шоркнул кого-то на парковке и уехал. Уверяет, что даже не почувствовал касания.

Пятый молчаливый мужичок попал сюда по причине отсутствия дома.

— Здорово! Облажались и ходим с оттянутыми яйцами, хоть в носки заправляй… — подвел итог седовласый водитель.

«Сепсис! Воспаление»

Дверь камеры с грохотом отворилась. Если кто-то видел первые кадры сериала «Игра престолов», когда поднимаются ворота Черного замка, то по ощущениям вот ровно так же.

Зубастого попросили на выход. Его дозор был окончен. Он пытался скрыть эмоции на лице, но счастливая улыбка так и растягивалась по периметру камеры.

Мы остались впятером. Я наконец сел на койку к Илюхе. Делать было нечего, поэтому все занялись изучением прессы. Примерно час прошел в относительной тишине — только хрюки, шмыги, харки (не путать с плевками — в «хате» не плюют), сморки, вздохи, покашливания и убивающие позитивом песни радио «Милицейская волна».

Лучше бы здесь передавали омское время.

Нам приходилось рассчитывать положение стрелок на часах по числу песен в блоках и рекламным перебивкам (увижу владельца «Милицейской волны» в Омске депутата Юрия Козловского расскажу, что на самом деле нужно его целевой аудитории).

— Блин, зачем они эту херню пишут, кому это интересно? — прервал молчание седовласый. Он читал статью о смерти певицы Юлии Началовой. — Ирония судьбы: захотела увеличить сиськи, а сократила жизнь… Еще и в кому впала перед этим…

— У нее еще сахарный диабет нашли, — подтвердил «Евгений Леонов».

— А я слышал про почечную недостаточность… — влез Илюха.

— Ну и подагра ко всему… — продолжал седовласый.

— Сепсис! Воспаление… — внезапно откуда-то из недр камеры произнес пятый мужичок.

Все посмотрели на него с удивлением.

— Действительно, кому это интересно… — ухмыльнулся я.

— А ты кем работаешь? — видимо, уловив иронию в моем голосе, спросил Илюха.

— В интернет-маркетинге, — уклончиво ответил я. Врать не хотелось, но и журналистскую профессию «светить» было без надобности.

Седовласый заинтересовался.

— Это что такое — «магазин на диване» что ли?

— Айтишник… — прикинул Илюха.

— Биткоины… — уверено сказал «актер Леонов».

— SMM, — вновь раздался голос молчаливого бездомного.

Мы вытаращились на него, но бомж, смущаясь, ушел в другой угол камеры.

— Эх, ну почему в «хату» нельзя телефоны проносить, — с досадой воскликнул «старший», — так бы сидел и смотрел фильмы через интернет. Тут классное кино показывали… американское. Богатая баба упала в море, потеряла память, а мужик ее взял, типа она его жена, чтобы дома у него убиралась. Комедия. Актера еще как-то звали так… вертится на языке… Рассел Кроу, что ли…

— Киану Ривз, — уточнил Илюха.

— Ричард Гир? — ляпнул «Леонов».

— Курт Рассел, — произнес бездомный.

Мы снова уставились на странного мужичка. Но в этот момент дверь камеры заскрипела и открылась. Его пригласили на выход. Он ушел молча.

Нас осталось четверо.

«Город в безопасности»

А вы знали, что «знаменитый Штирлиц» актер Вячеслав Тихонов в быту был техой-матехой, любил сидеть на диване и играть в шахматы с соседом, а его жена Нонна Мордюкова постоянно блудила? А вы знали, что Иосиф Кобзон изменил Людмиле Гурченко с ее лучшей подругой? А вы знали, что, когда умер Сталин… Короче, к вечеру я перечитал все журналы и разгадал все кроссворды, которые нашел в камере. Еще был роман Томаса Манна «Лотта в Веймаре», но читать его было невозможно — все страницы были исписаны посланиями типа «Маша К. была здесь 14 февраля 2017». Фантазия уносила меня в мир Маши из Омска (Кто она? Как оказалась здесь? Как сложилась ее судьба?), а не Лотты из Веймара.

Хотелось поиграть в шахматы, но их не было — ферзем можно лишить соперника зрения. Пришлось играть в домино. Оказалось, что это довольно умная игра, со своей стратегией.

Илюха рассказал, что пару дней назад он с предыдущими сокамерниками сделал из хлеба кости, но их изъяли при проверке.

Время застыло как холодец в кастрюле. Я ходил тудой-сюдой по камере и каждые пять минут спрашивал у соседей, не раздражают ли их мои передвижения.

Седому, видимо, захотелось немного «понарываться». Он постучал в дверь.

— Ну как там «Авангард» сыграл?

— Не знаю, — был ответ.

— Ну а как там вообще на воле? Спокойно? — он подмигнул нам. — Мы же все тут сидим, значит город в безопасности…

Окошко захлопнулось.

— Зря ты его задираешь, — не одобрил Илюха, — эта смена еще нормальная. А вот две другие дрочат по любому поводу.

Мне очень не понравилась мысль, что моя жизнь должна зависеть от того, какая смена заступила в караул.

Яркий тусклый свет

На ужин нам предложили что-то вроде молочного супа. Я не стал пробовать. Не из соображений брезгливости, просто среди моих поведенческих факторов не нашлось такого, чтобы я ел молочный суп в 7 вечера в малознакомой компании, в помещении, где витал дух смерти и копченной колбасы. И двухдневный срок — не повод их менять. Посидел бы недельку — съел бы все как миленький.

Вот «Евгений Леонов» отужинал двумя порциями и сказал: «есть можно». А Илюха добавил, что однажды здесь давали бигос, так вкуснее он и дома не едал.

Будь я поумнее, запасся бы провиантом заранее. Это разрешается. Правда, в камере нет холодильника, поэтому не удастся «затариться» сразу и надолго.

Еще дали кипяточку для чая. Мои товарищи перелили его в пластиковые бутылки от «карачинской». Там же заваривали пакеты. От кипятка полторашки деформировались и приобрели такой же скукоженный вид, как и мы сами.

До отбоя (22:00) делать было категорически нечего. Все погрузились в молчаливые раздумья, скорее всего, о том, как эффективно продвигается наше перевоспитание, что нужно смерить гордыню и чаще жить по совести… И что ничего нет прекрасней свободы... И такой разговор с самим собой, безусловно, полезен. Но вот, ей-богу, — одного дня для этого вполне достаточно.

Правда, Илюха периодически вскакивал с постели и выпускал какой-нибудь ругательный залп в адрес исправительной системы в целом и конкретно тех охранников, которые заступят в смену завтра утром.

— Вот эти нас точно задрочат, — со злобой повторял он.

Свет вырубили, когда я пытался дочитать статью про брежневскую геронтократию, и мне это опять не понравилось. Статья была так себе, но на воле я привык сам определять, когда наступает ночь.

Коллеги разбрелись по спальным местам. Мне досталась единственная свободная — верхняя. Говорят, это не круто, но мне так удобнее. Днем нижняя койка используется как скамейка, где сидят люди, — толком не полежишь. А на верхнюю залез — и валяйся в любой момент.

Белье, конечно, нужно было брать с собой. Это можно, но кто ж знал. У тюремных простыней, как у пожилой путаны, слишком длинная история и прикасаться к ней совсем не хочется.

Здесь, видимо, специально используется цветастое белье, чтобы скрыть ощущение застиранности, но эффект ровно противоположный.

Я накрыл подушку кофтой и укрылся пальто.

Но сон здесь и не ночевал.

Над дверью под потолком всю ночь горел прожектор. Он был одновременно и тусклым, и ярким. Да, именно так. Слишком тусклым, чтобы жить, но слишком жалящим глаз, чтобы спать.

Илюха выстроил нехитрую инженерную конструкцию из простыни, чтобы закрыться от этого источника света, но тут же пришла охрана и приказала демонтировать халабуду.

Я накрылся пальто с головой. И как лягушку на пушку пытался натянуть сонную пелену на мозг. Безрезультатно.

Первым захрапел «Евгений Леонов». Тут же эту мелодию поддержал седовласый.

— В терцию храпят, — отметил я про себя.

«Забыл косметичку?»

6 утра! В моей жизни прежде не было случаев, когда бы я радовался этому словосочетанию. Яркий свет озарил нашу обитель, и мы, как заправские муравьи, развели суету по всей «квартире». Я не видел, чтобы люди с такой радостью делали влажную уборку (это было прописано в нашем распорядке дня). С одной стороны, не хотелось ударить в грязь лицом перед новой «злой» сменой, с другой — это какая-никакая работа. Людям с социальным типом мышления как раз тяжелее всего находиться здесь и осознавать свою полную бесполезность.

Нам снова выдали кипятку и какие-то бутерброды с маргарином. «Евгений Леонов» начал заваривать домашний «чойс», Илюха сел на горшок. Я уже не чувствовал никакого смрада и мысленно поблагодарил нос за адаптивность.

Лица, подвергнутые административному аресту, имеют право на ряд полезных сервисов: я записался на утреннюю прогулку (30 мин.), пользование телефоном (15 мин.), а от душа отказался. Банный день — раз в неделю по субботам.

Илюха в красках рассказал, как это происходит: «раздевают, заталкивают кучей в душевые, и там третесь друг об друга».

Ну не знаю, правда или нет. Я понимал: когда буду писать текст — не прощу себе этого малодушия, и тем не менее не решился посмотреть на действо воочию.

На прогулку из нашей камеры записались только я и Илюха.

— Узнайте, как там «Авангард» сыграл… — крикнул нам вдогонку седовласый.

Нас вывели в коридор. Построили. Тут же стояли наши соседи с курящих хат — рядком, как папироски в пачке.

Удалось осмотреть весь контингент содержавшихся здесь товарищей. В основном это были мужчины умеренно криминальной наружности, а также люди с характерными чертами асоциальности в различных пропорциях: алкоголизация, бродяжничество, побои разной степени тяжести.

Среди всей этой толпы выделялись два брата-близнеца. Весьма харизматичные ребята. Их красивые, молодые и довольно киногеничные лица смотрелись здесь настолько органично, что я, словно старый чкаловский вуайерист, подглядывал за ними. И не мог налюбоваться.

Они отпускали разные агрессивно-юмористические реплики и ржали, обнажая передние зубы, увы, уже далеко не в полной комплектации. Они чувствовали себя здесь как дома.

Один бедолага забыл куртку и попросился в камеру. Охрана повела его.

— Эй, ты че, косметичку забыл? Че мы тебя все должны ждать? — заорал один из братьев.

Докладчики и пяточники

Нас вывели строем на уличную площадку. Это такой загончик — квадратов на сто с небольшой верандой, в центре которой, словно кафедра в соборе, находилась заплеванная урна.

Большая часть заключенных бросилась именно к ней, тут же закурив неистово. Несколько человек сели на корточки возле урны в ожидании, когда начнут выбрасывать бычки, чтобы докурить их и взять в камеру про запас.

— Смотри, Серый, суки, пятки давят… — издевался над ними один из братьев-близнецов.

— Уж лучше по хатам мусор собирать: «Есть сор? Есть сор?» — кривлялся второй.

(По утрам один из заключенных опустошает ведра во всех камерах и может попросить у сидельцев сигарет).

— Че ржете? — огрызнулся «пяточник».

Не ожидая от него такой реакции, братья на секунду опешили. Но тут же включили «ответку».

— А че ты против имеешь... — начал разгоняться один.

— Хотим и ржем… может, мы «Камеди клаб»… — уже громко и зло заорал второй.

— А может, ты сейчас нас повеселишь? — поддерживал брата первый.

— Ладно закрыли… — начал отступать «пяточник».

— Кого ты хочешь закрыть? — братья обступили оппонента. — Щас мы тебя закроем…

— Тему закрыли… — примирительно прожевал тот.

Окружающие молча наблюдали, чем закончится дискуссия. Охранник меланхолично прикрикнул: «Разойтись!».

Эта короткая мизансцена четко распределила роли в коллективе: кто имеет право слова, а кто нет.

Осознав свою силу, братья начали «перетряхивать» всю нашу компанию.

Один малость дерганный парень отделился от толпы и довольно долго беседовал с охранником.

— Вон докладчик стоит… — охарактеризовали его близнецы, — сейчас нарапортует начальнику… Сигарет крысе не давать!

Толпа восприняла эту информацию каким-то согласительным мычанием.

Рядом стоял полненький парень с очень испуганным лицом — они с Илюхой курили на двоих. Когда очередь дошла до пухлого, один из близнецов подскочил к нему вплотную и крикнул:

— Зёма, дай телефон — камера пять мегапикселей — маме позвонить…

Его брат раскатисто загоготал. Видимо, это был какой-то их общий прикол.

Полненький парень недоуменно посмотрел на братьев.

— Покурим, говорю, — близнец аккуратно взял из его рук окурок.

Илюха брезгливо отвернулся. Было видно: если бы сигарету таким образом взяли у него — «втащил» бы. Но за толстого впрягаться было не с руки.

— Покурим? — заискивающе спросил у одного из братьев оторвавшийся от урны «пяточник».

— Ага, давай, — ласково ответил ему близнец, затем, сделав затяжку, бросил в грязь еще «живой» окурок. И тщательно растоптал его.

Я смотрел на все эти ролевые игрища и с усмешкой вспоминал, как мы пыжились демонстрировать управленческие качества в конкурсе «Лидеры России». Вот уж кто победил бы там без труда.

«А хорошим людям места не хватает»

В конце концов один из братьев — тот, что побойчее — не выдержал и начал пилить меня взглядом. Уж больно вычурно смотрелся я в этих декорациях. По крайней мере, мне хочется в это верить.

— А ты-то за что тут торчишь? — окрикнул он меня.

— За что и ты… — изобразив равнодушие, ответил я.

— Ну это вряд ли! — заржали братишки. — Мы-то сначала тут на 15 суток по административке, а потом заедем на «Централ» по уголовке, — громко хорохорились они, пытаясь еще больше впечатлить собравшихся.

— А я всего на двое суток, — развел руками.

— Чего? — возмутился близнец. — А такие сроки бывают? Гражданин начальник, почему у нас двухсуточные сидят? А хорошим людям места не хватает! —заорал он надрывно, будто исполнял драматическую роль.

(В спецприемнике действительно дефицит мест. Лично я ждал несколько дней, пока освободится койка, чтобы «заехать»).

— Да по нему видно, что он «срочник», даже шнурками не разжился, — подколол меня второй братец.

Только в этот момент я обратил внимание, что некоторые сидельцы вместо шнурков вплели себе в обувь тоненькую рванину из простыней.

— У вас, некурящих, в камере поди телевизор и магнитофон есть… А у нас — только голь, моль и хер повдоль… И все равно шнурки мы себе подогнали…

Я уважительно кивнул головой, как бы признавая степень их находчивости.

Братья тут же потеряли ко мне интерес и переключились на других обитателей территории.

Дерганный парень, долго общавшийся с охранником, наконец пришел на веранду.

— Покурим? — обратился он к смолящему арестанту. Тот с опаской посмотрел на братьев, отвернулся и молча отошел в сторонку.

— На вот, возьми, — внезапно к нему подошел Илюха и протянул несколько сигарет, — я все равно завтра откидываюсь…

Я подошел к охраннику и спросил, как все-таки вчера сыграл «Авангард».

— Не в курсе, — строго ответил тот.

Было видно, что он знает, просто не хочет делать нам никаких поблажек.

«Важная информация»

После свежего уличного воздуха пришлось заново привыкать к камерному смраду.

Перед «телефонным временем» нам устроили обыск и вывели в коридор. Новая «злая» смена начала как-то быстро оправдывать свое прозвище. Ребята-охранники вели себя необоснованно грубо. Один из них стянул с крючка мою кофту со шнурком, фиксирующим капюшон, и объявил тревогу. Сбежалось несколько сотрудников.

— Это что такое? — сурово спросил он меня.

— Дак мне ж разрешили… — я изобразил максимально виноватый вид.

— Ладно, это двухсуточный… Пусть… — махнул рукой какой-то старший чин.

— Пронесло тебя в этот раз, — зло посмотрел охранник.

Я понял, что просто не понравился этому человеку.

На свиданку с телефонами вызвались трое: я, Илюха и седовласый. «Евгению Леонову» был противен внешний мир, и он остался в камере. А может, просто хотел наконец побыть в одиночестве — роскошь, почти недоступная для здешних мест.

Охрана вела нас по лабиринтам спецприемника, постоянно окрикивая, чтобы мы держали руки по швам, а не складывали их на бок, скрещивали на груди или, не дай бог, совали в карманы.

— Бурундук — тоже птичка… низенько, но летает, — шептал мне седовласый, подшучивая над повышенной серьезностью молодого охранника.

— Номер ящика… — строго спросил меня хранитель нашего барахла.

— Эээ... не помню, — неуверенно пробормотал я.

— А кто должен помнить? Я? Это важная информация… — начальник посмотрел на меня как на деревенского дурачка. Наверное, именно так и я выглядел.

Я еще наивно полагал, что живу в мире, где «важной информацией» является нечто совсем другое.

Мой телефон проявил солидарность с хозяином и тоже сел. У Илюхи была зарядка с коротким проводом. Розетка находилась высоко. Держать телефон было неудобно, рука затекала, я облокотился на стену.

— Ты еще ляг на нее, — тут же среагировал охранник, — ты потом будешь стену красить?

Я хотел было привнести ряд рационализаторских предложений по улучшению инфраструктуры содержания арестантов, но вовремя догадался, что буду выглядеть еще глупее.

Тем временем седовласый узнал наконец, как сыграл «Авангард», поговорил с женой и начал потихонечку «простреливать» периметр помещений своим телефоном.

— Ты че тут, кино записываешь? — взбесился один из сотрудников охраны.

— Нет, я… — седовласый не успел ничего толком сказать.

— Так! Этих двоих обратно в камеру, а этого сюда, — начальник охраны жестом указал на небольшое помещение рядом.

Руль и унитаз

Седовласый пришел спустя минут 10. Выглядел он подавленным.

— Они что, вас били? — спросил я.

— Нет, просто объяснили на своем языке, что я не прав, — грустно ответил седовласый.

— А я тебе говорил не нарывайся… — с досадой произнес Илюха.

Ему было лет 20, а седому — под 60, и «тыканье» Илюхи резало мне слух, но я понимал, что он исходит из других понятий: здесь все равны и платить дань чужому авторитету неприемлемо даже в таком виде.

— Че они себя так ведут? Словно я махровый зэк… Видно же, что я нормальный мужик — не преступник.

— А как они это увидят? Может, вы скрытый маньяк… К каждому не присмотришься. Вы же на прогулку не ходили, не видели, какая тут публика… — я попытался завязать дискуссию.

— Да я благодаря шефу с кем только не общался… — парировал седовласый, — однажды возил Кобзона, царствие ему небесное, по городу. Ну, балагурил, естественно, как я люблю, — он засмеялся. — Потом отвез его к ресторану. Так Кобзон мне говорит: «Вижу, ты мужик хороший, пошли — с нами поужинаешь…». А там такие люди сидели… И я с ними. Вот Кобзон же как-то определил, что я правильный мужик. Мудрый человек потому что.

— Ой, да этот Кобзон своей жене Гурченко с ее подругой изменял… — хотел было я пошутить, вспомнив публикацию в тюремном журнале, но вовремя остановился.

— Система у нас такая, все сверху идет… — вмешался в разговор «Евгений Леонов».

— Система? — раззадорился седовласый. — Ага, Путин виноват? Лично этому молокососу, который меня сейчас там прессовал, дал такой приказ? Нет, ребята, Путин к этому имеет такое же отношение, как руль к унитазу. Каждый сверчок на своем маленьком шестке всегда имеет выбор — вести себя как человек или…

— …как сверчок, — все-таки не удержался я.

— Каждый имеет выбор. Всегда, — повторял седовласый.

— Вот и вы выбрали, — съязвил я. — Кстати, а зачем вы на телефон снимали?

— Да так… На память, — пожал он плечами.

Меня отпустили на следующий день. Дверь открылась, прозвучала моя фамилия. Я замешкался: мы играли в домино, на руках был отличный расклад — жалко прерываться. На меня прикрикнули. Я подскочил, оделся и забрал пакет с блокнотом и вещами.

— Уже уходишь? Жаль. Хорошо ведь сидим… — засмеялся седовласый.

— Присядь на дорожку-то, — поддержал его «Евгений Леонов».

Я хотел сказать какую-то эффектную фразу типа «Но мы же еще не решили вопрос о Боге», но вместо этого глупо улыбнулся и вышел.

На выходе хранитель нашего барахла строго спросил:

— Какой ящик?

— 24, — четко ответил я.

****

Недавно в одном гипермаркете затаривался с друзьями продуктами для пикника. Меня окликнул мужик. Это был седовласый. Мы обнялись, обменялись парой реплик, посмеялись.

— Родственник твой что ли? Вы так тепло пообщались… — спросили друзья.

— Нет, — говорю, — просто сидели вместе.

Самое актуальное в рубрике: Общество

Больше интересного в жанре: Статьи