«Да пусть хоть сдохнет - она мне никто...»

Её старшая сестра Мария сначала не придала этому значения. Но когда Анна не поехала во второй и в третий раз, решила с ней серьёзно поговорить.

- Анна, - сказала она, - это не по-человечески. Выдумываешь какие-то причины каждый раз, но это же смешно. К маме ездишь, а к папе нет. Говори честно: что происходит?

На этот раз Анна вилять не стала. Заговорила быстро и эмоционально, было видно, что эта тема давно её тяготит, а высказаться было некому.

- Я не его дочь. У тебя какое отчество в паспорте записано? Никаноровна. А у меня - Никоновна. Это во-первых. Ну а, во-вторых, во сколько отец меня заделал? Если посчитать - в шестьдесят восемь. Не верю я в такие чудеса.

Мария Никаноровна невольно рассмеялась.

- Анечка, ты совсем сдурела. Это паспортист наш, забулдыга не просыхающий, с отчеством напутал. Мамка же тыщу раз нам рассказывала. И хохотали мы каждый раз все вместе - и папа, и мама, и ты... А то что папа в мужском плане был хоть куда - ну, недаром же мама за него бегом замуж вышла, хоть и старше он был её на 30 лет.

- Да прекрати ты прикидываться, - отмахнулась Анна, - мне соседи рассказывали, что он тебя как куколку одевал, самое лучшее на толкучке выискивал, в садик и в школу бегал тебя встречать. А я вечно в обносках ходила. Хватит, гульнула наша мама, а папа твой Никанор просто усложнять всё не стал и терпел меня как собачку приблудную.

На самом деле, история родителей сестёр Никанора Астафьевича и Валентины Степановны была удивительна даже после тысяч историй, описанных в русской и советской литературе и показанных кинематографом. Никанор Астафьевич появился в Омске в 1918 году. Он не пошёл на стройку или завод, а как-то пристроился начальником бани. Поговаривали, что он эту баню построил своими силами, но когда большевики начали всё экспроприировать, возражать не стал, а попросил лишь оставить его у руля в качестве наёмного работника. Большевики тоже были не против - баня была лучшая в городе.

Никанор Астафьевич никак не выделялся из общества того времени: ходил, как простой работяга, в ватнике и прохарях, кушал в советских столовых щи да каши. Но в 1923 году построил себе дом. Внешне неказистый, как и у соседей, но из корабельного леса и внутри - за счёт резной деревянной отделки - побогаче. Чтобы дом выглядел попроще, снаружи его обшили старыми досками, а внутрь он никого и не приглашал - время было такое, что любой «стук» в ОГПУ заканчивался работами на повале того самого корабельного леса. Единственно, кто к нему захаживал, так это местный участковый. Ему с супругой или с товарищами Никанор Астафьевич предоставлял в неурочное время для индивидуального пользования баню.

Кстати, в этой бане в 1931 году Никанор Астафьевич и познакомился со своей будущей супругой Валентиной Степановной. Ей только-только исполнилось семнадцать, но времена были смутные, и на такие мелочи никто внимания не обращал. Женился сразу и, что называется, не «по залёту»: Мария Никаноровна родилась только в 1941 году. Как позже подсчитали сёстры, отцу было на тот момент 56 лет. Анна Никоновна родилась на 12 лет позже, когда ему действительно уже стукнуло 68.

Но не только возраст смущал младшую сестру. Родственница по матери уже после смерти Никанора Астафьевича не преминула рассказать Анне Никоновне о некоторых коллизиях в семейной жизни родителей. Основная из них заключалась в том, что Валентина Степановна на полгода уходила от мужа к одному молодому передовику производства (называлось даже его имя) и вернулась приблизительно за год до рождения Анны...

Ситуация усугубилась, когда Мария Никаноровна слегла с сердцем. Она с трудом вставала с кровати, с трудом доходила до кухни, но порой сил хватало добраться только до туалета. Думать о том, чтобы приготовить себе что-нибудь покушать, не приходилось. Жила она с сыном, но тот в семь утра уезжал на работу и возвращался затемно. Да и «деликатесы» его Марии Никаноровне поднадоели. Конечно, она каждый раз хвалила яичницу с помидорами, спагетти и куриную лапшу, но, съев пару ложек, тарелку отодвигала и, пока сын не видит, «доедалась» колбасой и прочими убийственными для её здоровья продуктами.

- Лёша, - периодически говорила, - позвони Анне, - пусть она мне борща наварит, как мама наша варила. Да и зайдёт хоть - ведь в соседнем доме живёт, а уже лет пять как не заглядывала.

Лёша звонил, передавал слова матери, но слышал лишь «некогда», «ремонт на кухне», «продуктов нет» или ещё что-нибудь в этом роде. Сначала по простоте душевной он думал, что тётка и в самом деле сильно занята, но последующие события заставили дрогнуть даже его мужское сердце.

Когда его аж на неделю послали в командировку в Москву, он попросил Анну Никоновну заходить в это время к матери хоть раз в день, что-нибудь для неё готовить. Тётка после некоторых раздумий согласилась. А назавтра утром, прилетев в столицу, позвонил домой, но телефон не отвечал. Встревоженный, он набрал номер Анны Никоновны. Та тоже не ответила. Только вечером, после десятого гудка он наконец услышал её голос.

- Что? - спросила она.

- Тёть Аня, мама не отвечает, гудки идут, а она не отвечает. Сходи, пожалуйста, может, случилось что.

- Ладно, - коротко ответила Анна Никоновна и дала отбой.

В следующие два часа Алексей опять не мог дозвониться ни до матери, ни до тётки. Наконец, уже почти ночью она взяла трубку.

- Ну что? Как она там? - еле сдерживаясь, спросил Алексей.

- Сейчас пойду, - ответила Анна Никоновна, - у меня тут стирка была, сейчас пойду...

- Да вы в своём уме?! - уже орал Алексей. - Не хотите идти - так сразу и сказали бы. Может, у мамы инсульт, может, парализовало, может, инфаркт снова?.. Вы чего творите?!

Ответом ему был не менее громкий вопль:

- Да пусть хоть сдохнет! Она мне никто. Пошли вы к чёрту! Оба! И не звони мне больше никогда.

Алексей помчался в аэропорт. Рейс из Москвы прибыл только утром.

Мария Никаноровна, белая, как бумага, лежала на полу в кухне. Сын бросился к ней, хотел переложить на диван. Она закричала - каждое движение отзывалось в ней острой болью. Подоткнув под неё тёплое одеяло, Алексей набрал номер скорой. Та, на удивление, приехала уже через несколько минут. Доктор осмотрел Марию Никаноровну, ощупал, тут же поставил пару уколов. Лицо женщины порозовело, она слабо улыбнулась и сказала «спасибо». Врач сделал кардиограмму.

- Ну, - сказал он, - что случилось?

- Зашла на кухню, голова закружилась, я и чебурахнулась навзничь, затылком сильно ударилась, встать не смогла.

- Ноги-руки и другие кости у вас целые, - резюмировал доктор, - перелома позвоночника тоже вроде нет. Но выяснить точно, как и насчёт сотрясения мозга, сможем только в стационаре. Собирайтесь.

- Не-не-не, - запричитала Мария Никаноровна, - от ваших уколов мне лучше стало. Гораздо лучше.

- Встать, идти теперь можете?

Мария Никаноровна собрала все силы, поднялась и, опираясь на палку, побрела в сторону туалета.

Когда она успешно дошла до пункта назначения и вернулась, доктор ещё раз спросил о желании «проехаться» до больницы и, услышав категорическое «нет», заставил сына и Марию Никаноровну подписать «отказную».

Алексей накормил мать своим «фирменным» блюдом - яичницей с помидорами - и пообещал на обед сделать настоящий борщ. «В Интернете, - подумал он, - не хуже тёткиного рецепты найдутся». Затем отвел её в спальню, уложил на кровать. Но уже через пять минут, оторвав от изучения рецептов, она позвала его к себе.

- Сыночка, - сказала она, - там, в шифоньере, между постельным бельём лежит старый ридикюль.

Открой его.

Алексей достал потёртый, рубинового цвета ридикюль, повертел его в руках.

- Мама, тут замочек, ключ надо.

- Ключик в потайной складочке-кармашке справа, - сказала женщина, - доставай всё, что там есть.

Там находились всего три вещи: наклеенная на картон старая фотография молодого мужчины в форме офицера царской армии с дамой в кружевном платье и двумя маленькими девочками в таких же нарядах, какой-то листок, исписанный уже выцветшими фиолетовыми чернилами, и от руки нарисованный план, на котором один объект был обведён жирными кругами.

- Я скоро умру, - сказала Мария Никаноровна и, видя протестующее движение сына, остановила его резким жестом руки. - На фотографии твой дед, Никанор Астафьевич. Он был офицером Белой армии, жил в Петербурге, имел мануфактуру и был очень состоятельным человеком. Рядом его первая жена и дочки. В 17-м большевики всю его семью расстреляли. Сам он чудом избежал ареста, скрыться за границей не получилось, пришлось бежать в Сибирь, в Омск. Дальше ты знаешь. На листке - то, что написала твоя бабушка Валентина Степановна, когда причащалась перед смертью. Зная, что слухи об Аньке всё равно когда-то до неё дойдут, она в присутствии священника письменно зафиксировала: Аня - родная дочь Никанора Астафьевича. На картинке - могила твоего деда, да ты и сам там бывал. За крестом закопаны золотые царские червонцы. Много, штук семьдесят. Отец их мне лично перед смертью отдал, наказал молчать, но, если придёт подходящее время, чтобы воспользоваться, то обязательно поделиться с Анной.

Мария Никаноровна помолчала, потом вновь заговорила:

- Я всегда твёрдо знала, что Аня - моя родная сестра. Но после того, что ты рассказал... Как это она обо мне? «Да пусть хоть сдохнет...» - Мария Никаноровна болезненно улыбнулась, - я уже и не знаю...

Мария Никаноровна умерла через неделю во сне. Из-за того что почти двое суток пролежала на холодном полу, у неё случилось воспаление лёгких. Анна Никоновна на похороны не пришла. Алексей выкопал червонцы, продал и стал богатым человеком. Как и завещал дед, тётке тоже дал… два червонца. «Поделиться, - решил он, - не означает ведь разделить поровну»…

Ирэна Фокс

Самое актуальное в рубрике: Так и живём

Больше интересного в жанре: Так и живём