Ваш Ореол

Россия, Омск, ул. Некрасова, 3, 5 этаж Россия, Омск, ул. Некрасова, 3, 5 этаж Ваш Ореол

06 октября 2018 11.00

«Не могу больше в подполье жить!»

Голос Лены в телефонной трубке звучал, как музыка.

Коллаж Галины Серебряковой

Ни единой, даже самой малой, не говоря об уважительной, причины не было у Галины Гавриловны, чтобы подниматься с утра спозаранку. Видимо, сила привычки оставалась непреодолимой годами. Вставать она, если честно, и не хотела, глаза открывать не спешила, стараясь вернуть блаженный ускользающий сон. Если и получалось, то ненадолго, а чаще всего - нет, и тогда она надевала растоптанные, но такие удобные тапочки и плелась на кухню. Знакомо-уютная, пусть и всегда одинаковая, песенка закипающего чайника немного успокаивала. Да вот беда: надо было чем-то заняться, не сидеть же просто так. А что делать восьмидесятилетней старухе, оставшейся на свете одной-одинёшенькой? Галина Гавриловна открывала холодильник, с тоской смотрела на баночки и пёстрые упаковки, доставала хлеб и плавленый сыр. Опять Олечка - соцработница, приписанная к ней, - будет огорчённо восклицать:

- Вы же ничего не едите! Я буду на вас жаловаться!

Ну, кому пожалуется милая и добрая Олечка? Доктору, что ли? Так  него таких бабок и дедок навалом - не станет же он всех их слёзно умолять правильно питаться. У него других дел полно. Да и вряд ли вообще интересно, чем и как живут пациенты. Галина Гавриловна с трудом одолела один бутерброд, второй положила в холодильник, заранее зная, что и не притронется к нему, и получит нагоняй от Олечки. Она вернулась в комнату, включила, чтоб хоть что-то рядом бормотало, телевизор, прилегла на диван и снова погрузилась в размышления, от которых уже устала, но никак не могла избавиться. Олечка приходила обычно к одиннадцати часам, так что ждать ещёдолго. Она приносила продукты, ругала Галину Гавриловну за «голодовку», варила ей щи или куриный супчик и, пока кастрюля томилась на плите, рассказывала новости. Иной раз занятные истории из своей жизни, пытаясь всячески развеселить, даже категорически заявляла:

- Не уйду, пока вы не улыбнётесь.

С уборкой четырёхкомнатной, с высоченными потолками, профессорской квартиры у Олечки особых проблем не было. Раз в неделю помыть пол - кто б его здесь топтал? - да пыль смахнуть с разных, накопившихся за годы жизни вазочек, статуэток, картин, полок. Тяжелее приходилось с книгами. От Леонида Борисовича осталась большая библиотека. Книги эти, которые муж Галины Гавриловны собирал всю жизнь, вообще-то не входили в круг забот Олечки, но она намечала себе день и приходила раз в неделю в своё свободное время, чтобы тщательно протереть каждый том и поставить на место, отведённое ему ещё профессором. Утвердившись на стремянке, Олечка обычно напевала пусть и слабеньким голоском, но не фальшивила. Галина Гавриловна, наотрез не допущенная к помощи, сидела где-нибудь поблизости, молчала и думала: «И кому же будут нужны твои драгоценные книжечки, Лёня, когда и я уйду?».

Леонида Борисовича не стало четыре года назад, и тогда Галине Гавриловне показалось, что на его похороны собрался весь город. У него было много учеников, несколько солидных и печальных мужчин прилетели даже из столицы. К ней подходили знакомые и незнакомые люди, что-то говорили, приобнимали, она кивала. Не думала: «Он умер». Думала с какой-то странной обидой: «Он покинул меня». И не видела смысла в своём - без Лёни - существовании (о жизни, как её обычно понимают, и речи не могло быть). Впрочем, нет. Не надо так уж лукавить. В тот момент смысл всё же был - Лена, внучка, только-только поступившая в университет. Кроме оставшейся вдовой бабушки, у девочки не было ни единой родной души. Они, Лена и Галина Гавриловна, стали в те горькие дни ближе друг другу, хотя, казалось бы, куда ещё-то ближе?

Галина Гавриловна повернула голову на подушке и посмотрела на висящий над диваном портрет улыбающейся девушки. Его написал один известный художник по просьбе Леонида Борисовича. Это не Лена, это Ксения, её мама и дочь Галины Гавриловны и Леонида Борисовича. Ксения была поздним и единственным ребёнком в семье. Да они и поженились-то, когда обоим перевалило за тридцать. Лёня слишком увлечённо и почти круглосуточно отдавался науке и преподаванию. Галина Гавриловна тоже работала в институте, молча любила его и терпеливо ждала, когда «вечный жених» спохватится и поймёт, что есть не менее важные вещи, чем его бесконечные исследования и открытия. Дождалась. И добровольно стала домохозяйкой, чтобы у Леонида Борисовича был всегда ухоженный и спокойный дом.

Лишь когда родилась Ксения, её с трудом постигающий новое звание папа, изумлённый этим крохотным чудом, перестал пропадать на кафедре допоздна. Галина Гавриловна смеялась: «Профессор стирает распашонки! Сюжет для художественного полотна!». Леонид Борисович помалкивал и улыбался. Он сам убаюкивал дочку, если она никак не хотела засыпать, пел ей романсы и, без конца щёлкая фотоаппаратом, аккуратно вклеивал снимки в альбомы, указывал даты и коротенько, с юмором - обстоятельства, при которых его рука нажала на кнопку.

Рано наученная отцом читать Ксения не стремилась на уличные прогулки, а если Галине Гавриловне удавалось уговорить её подышать свежим воздухом на пару, она и там пристраивалась где-нибудь на лавочке с книжкой и читала матери вслух, чтобы той не было скучно. Конечно, в школе Ксения блистала, правда, точные науки одолевала на чистом самолюбии и чтобы не портить аттестат.

Она не стала поступать в институт, где преподавал отец, чтобы никто не посмел подумать, что профессор помог ей поступить уже одним своим именем, отлично сдала экзамены и стала одержимой студенткой, планируя в будущем посвятить себя науке. Но на втором курсе в её жизни появился Олег, к тому времени уже дипломник, приятный во всех отношениях, уверенный и настойчивый парень. Родители и охнуть не успели, как Ксения и Олег торжественно объявили им, что намерены пожениться.

И поженились. Им отвели большую, самую светлую комнату. Олег быстро нашёл общий язык с тестем - и Леонид Борисович целыми вечерами обсуждал с ним тему будущей диссертации, подарил несколько перспективных идей, которых у него было множество. Ксения забеременела, но упорно училась и лишь перед родами взяла академический отпуск. Лена родилась зимой - и профессор лично принял из рук медсестры розовую «куколку», вежливо отстранив Олега:

- Позволь мне... У тебя опыта нет, а тут надо о-очень нежненько.

В общем-то, молодому папе было пока совсем не до ребёнка. Его диссертация была встречена чуть не аплодисментами. Смущённому и гордому Олегу пожимали руку именитые мужи и прочили большое будущее. Он, конечно, понимал, что во многом выиграл благодаря исключительно Леониду Борисовичу, но старался поменьше об этом думать. Потом тесть - опять он! - помог пристроить несколько публикаций в солидных научных журналах - и подающим надежды сибирским учёным заинтересовались аж в Белокаменной. Ксения радостно прыгала, как маленькая девчушка:

- Мам-пап, Олежку могут пригласить в Москву! Но ему нужны рекомендации. - И умоляюще сложила руки: - Папуленька, я знаю, ты этого терпеть не можешь, только ведь и ради меня... Ты же там со многими хорошо знаком...

Леонид Борисович, скрепя сердце, созвонился с кем надо. На самом деле, он сомневался, что Олег такой уж семи пядей во лбу. Да и отъезд дочери с малышкой заранее рвал ему сердце.

Ксения почувствовала себя плохо внезапно. Её направили в онкологию, но ничего не помогло.

- Она не вчера заболела, - сказал, покачав головой, врач. - Видимо, скрывала от вас. А мы пока бессильны в таких случаях...

Через три месяца она угасла. Если бы не Леночка, Галина Гавриловна сошла бы с ума. Из последних сил держался и Леонид Борисович. Олег на кладбище плакал навзрыд, закрыв лицо руками. После поминок, когда все разошлись, подавленное молчание в комнате нарушил Олег. Каким-то чужим голосом он сказал:

- Я всё понимаю... Но мне нужно выезжать в Москву - иначе всё потеряю: и место, и квартиру. Там и без меня полно желающих. Я не виноват, что так совпало. Лену с собой не могу взять. Как я там один с ней?.. И к своим в деревню отправлять не хочу. У вас ей лучше.

ни вырастили Лену. Свозили, как стала постарше, на могилу Ксении. Дед, правда, перед поездкой долго о чём-то говорил с ней, готовил, наверное. Конечно, не сразу решились, но девочка должна знать о своей маме. А Олег... Олег поначалу звонил, потом сообщил, что женится, что невеста - дочь академика - понятия не имеет о его ребёнке, и пусть тайна так и сохранится, вы, Леонид Борисович, не выдавайте меня. И исчез. Бог с ним...

Лена вышла замуж уже после того, как умер дедушка, за бизнесмена Толика, худого и вертлявого парня. Галина Гавриловна никак не могла уразуметь, чем он так уж полюбился внучке, но что было делать... Как-то раз она ненароком услышала приглушённый, но отчётливый голос Толика в соседней комнате:

- Сколько лет твоей бабке? Ух ты! Зажилась старуха. Продать бы эту золотую квартиру и купить пока попроще. Мне деньги позарез нужны!

И возмущённый ответ Лены:

- Ты что, убить её предлагаешь?

- Зачем? Я в тюрягу не собираюсь. Не кормить - да и всё. Сама усохнет, то есть усопнет.

Галина Гавриловна ничего не сказала Лене. Не сказала и тогда, когда та бросила учёбу и уехала с Толиком куда-то в Красноярский край, где он, как она поняла по её мрачным намёкам, хотел скрыться от кредиторов и родственников, которым тоже задолжал выше крыши. За три года Лена и позвонила-то только раза три: «Нельзя чаще, Толик запрещает, боится, что выследят его как-нибудь, прямо параноиком стал, я и сказать не могу, где мы живём». Вот как после такого разговора не заплакать? Сгубила ведь себя девчонка с этим Толиком».

… А вот и Олечка.

- Галина Гавриловна, вы хорошо себя вели без меня? Сейчас проверим, - и улыбается.

И тут звонок. Телефон. Номер смутно знакомый.

- Бабуль, мы возвращаемся с Серёжей. Серёжа? Это мой сыночек. Не могу больше в подполье жить. Жди через три дня.

- Ты слышала, Олечка? Мальчик у нас! Серёжа! - Галина Гавриловна бестолково засуетилась. - Надо комнату готовить.

Самое актуальное в рубрике: Так и живём

Больше интересного в жанре: Так и живём

Добавить комментарий